Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
Протягиваю руку к телефону, но Огреза меня опережает: вскакивает с кресла — и хвать за провод.
Аппарат перелетает к ней, и Огреза садится на него.
— Нет, — говорит, — только не полиция. Синьор Пипа, прошу вас, умоляю. Я боюсь!
— Боишься полиции? Так кто же разбил голову этому футболисту?
— Не знаю… вы должны это выяснить.
— Послушай, малютка, — говорю. — Не могу же я отнимать хлеб у полиции. Они дознаются и упекут меня за решетку. Тебя тоже, только отдыхать мы будем в двух отдельных камерах. Ясно тебе? Дай телефон и не дури.
Она отрицательно качает головой и поудобнее устраивается на телефоне. Хоть она и сидит прямо на трубке, я слышу долгий гудок.
— Вы должны меня выслушать, — говорит Огреза. — Полиции нечего
Берет сумочку, которую я прежде не заметил (мне столько надо было заметить, что на сумочку ни глаз, ни времени не осталось), открывает и роется в ней.
Вынимает одну за другой три ассигнации по десять тысяч лир и кладет их на письменный стол.
— У меня с собой мало денег, — говорит. — Но, может, в качестве задатка этого хватит? Вы частный детектив, и я вас нанимаю.
Облокотясь на письменный стол, я пристально гляжу на нее.
— Послушай, малютка, — произношу я наконец. — При желании я могу, конечно, заняться расследованием, но я не позволяю клиентам посылать мне трупы. Ты совершила серьезное преступление — сдвинула холодильник с места, и я не желаю рисковать лицензией, а то и свободой из-за красивой, но, увы, безмозглой девицы. Ну-ка, отдай телефон.
— А вы займетесь этим делом? — спрашивает она.
— Не знаю. Сначала позвоню в полицию, а уж потом решим.
— Но ведь холодильник уже тут, — говорит она, — пятью минутами раньше, пятью минутами позже — разница невелика. Тем более холодильник вы еще не открывали, и, не скажи я вам, что там внутри, вы бы до сих пор не знали. А открыли бы его лишь сегодня вечером или завтра утром. Прошу вас, выслушайте меня, а уж потом звоните, если не передумаете, в полицию.
Долготерпение не в моем характере. Чувствую, как по животу мурашки забегали, и приходится еще раз подкрепиться доброй порцией «бурбона».
Закрываю глаза и с минуту их не открываю, пока все мурашки не утонут в вине, потом поудобнее вытягиваю ноги под письменным столом.
— Ладно, — говорю, — рассказывай свою чертову историю, но покороче.
Огреза вскакивает, наклоняется, хватает меня за уши и награждает сочным поцелуем чуть ли не в самый нос.
— Спасибо, — говорит, — я знала, что вы меня выслушаете.
Отпускает мои уши и садится в кресло на телефон.
Сует в рот сигарету и закуривает.
— Вы знаете Ого Пальму? — спрашивает.
Похоже, я где-то слышал это имя, но не помню, где и когда.
Отрицательно качаю головой.
Она распахивает глаза и смотрит на меня так, словно я таракан в овощном супе.
— Не знаете! — восклицает она. — Да он самый великий из всех футбольных тренеров!
Теперь вспоминаю — это имя попадалось мне в заголовках спортивных газет.
— Я не увлекаюсь футболом, — отвечаю. — Мне неинтересно глядеть, как игроки бьют бедный мяч.
— Жаль, — говорит она. — Были бы вы болельщиком, мне не пришлось бы вдаваться в ненужные подробности. Так вот, Ого Пальма — тренер команды «Буйни-клуб», и она делит в чемпионате высшей лиги первое и второе места с командой «Апатиа-клуб». Тренер «Апатиа-клуб» — Лука Громини. Между этими двумя командами и их тренерами идет яростное соперничество. Они не жалеют сил, лишь бы нанести друг другу удар побольнее. Завтра эти команды встречаются между собой. Весь город бурлит.
— Да пусть хоть разорвут друг друга на части. Мне лично на это начхать.
Огреза опускает глаза и начинает разглядывать свои колени.
— Ого Пальма, — говорит она, — мой брат. Мы живем в одной квартире.
Она ждет моих вопросов, но я молчу, и тогда она продолжает:
— Орала Капустини был прекрасным центральным нападающим. Он играл в «Апатиа-клуб», и мой брат хотел переманить его в свою команду. Руководство «Буйни-клуб» готово было раскошелиться на триста миллионов лир, но «Апатиа-клуб» не желал его уступить. Мы с Орала случайно познакомились год назад. И сразу влюбились друг в друга. Мой брат тоже любил Оралу, пока не провалились переговоры о его переходе в «Буйни-клуб».
— Этот Орала Капустини, — спрашиваю, — тот самый, что лежит в холодильнике?
Она кивает и пальцами утирает слезу.
— Значит, твой брат дает в своем доме приют игроку команды-соперника, чтобы охранять его до дня встречи? — удивляюсь я.
— Нет, после неудачных переговоров он готов был сломать Орале ногу. Но брат не знал, что Орала пришел ко мне. Вчера утром брат тоже отвез свою команду в надежное место, чтобы уберечь ее от нападения этих бандитов из «Апатиа». В таких случаях брат возвращается домой только после воскресного матча. А пока никто не знает, где он находится.
— Ну а может, он вернулся домой, — предполагаю я. — Скажем, забыл носовой платок. Увидел твоего дружка и сунул его в холодильник, чтобы этот самый Орала Капустини получше сохранился до матча.
Она замотала головой:
— Полностью исключено. Мой брат не покидает своих футболистов ни на миг.
— А ты? — спрашиваю. — О других рассказываешь, а о себе ни слова. Ручаюсь, что ты болеешь за «Буйни-клуб».
— Невеликое открытие! — фыркает она. — Конечно, я болею за «Буйни-клуб». Но не так сильно, чтобы проломить череп моему возлюбленному, хоть он и был игроком команды-противника. Я любила Оралу и восхищалась его игрой.
Из глаз у нее снова закапало, однако вскоре она тяжко вздохнула и успокоилась.
— Я еще не сказала, как меня зовут, — говорит она, раздавив окурок в пепельнице. — Мое имя Пастилла. А для друзей просто Тилла. Я позирую фотографам для рекламы новых машин и мотоциклов. Вы, наверно, не раз видели меня в купальном костюме на капоте автомобилей либо в шортиках в седле мотоскутера. Зарабатываю я, кстати, совсем неплохо и вот на прошлой неделе приобрела новый холодильник. Я заказала его на заводе и вчера утром получила. Мой брат давно ушел, а я собиралась на работу. У меня не оставалось времени, чтобы поставить холодильник на место. Но по натуре я любопытна, к тому же упаковка нехитрая: разобрать ее нетрудно. Ведь это просто коробка из прессованного картона: достаточно нажать на две пружины — и она открывается. Вот я ее и открыла. Холодильник на колесиках, ну я его и выкатила в прихожую. Осмотрела его внутри и снаружи, осталась довольна и ушла. Думаю, когда вернусь с работы, поставлю его на кухне. В фотоагентстве меня уже ждал Орала. Он спросил, могу ли я приютить его на два дня. Я сказала, что дома никого нет, и дала ему ключ. Через час я ему позвонила. Он сказал, что нашел в прихожей новенький холодильник и отвез его в кухню, на место. В полдень я вернулась домой. Дверь была открыта, а в квартире никого. Я стала искать Оралу, но ни в одной из комнат его не было. Я растерялась. И вдруг вижу на кухонном столе ключ, а потом холодильник с включенным в сеть штепселем. Открыла холодильник, а там Орала с пробитой головой. — Из глаз у нее снова закапали слезы. — Я чуть не упала в обморок, но потом собралась с духом, закрыла дверцу и стала думать. Поверьте, я никак не могла держать в доме покойника. Ведь подозрение сразу же пало бы на брата и на меня. Вызвать полицию я тоже не могла. Эти типы первым делом упекли бы нас с братом в тюрьму, а ведь завтра игра. Я перелистала телефонный справочник и нашла вашу фамилию. Контейнер все еще стоял в коридоре. Поверх моего адреса я наклеила листок с вашим, затем вынула штепсель, отвезла холодильник в прихожую, стараясь ничего не трогать, и снова вкатила его в коробку. Затем позвала истопника и велела ему отвезти холодильник на почту и отправить по адресу. Я пыталась до вас дозвониться, но ваш телефон не отвечал. Потом приходила сюда сама, но дверь оказалась запертой. Поэтому я явилась к вам лишь сегодня.