Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
Она обхватила голову руками — явно ждет пощечины, но у меня нет на это ни секунды.
Спрыгиваю на землю, перескакиваю через яму и бросаюсь в заросли ежевики.
Проклятый кот снова принялся раздирать меня когтями.
К машине я вернулся спустя пять минут.
Теперь даже узкие брюки меня не держат, и я не столько иду, сколько ползу.
Хватаюсь за ручку дверцы.
— Садись за руль, — говорю Огрезе. — Я не могу.
Она открывает дверцу, помогает мне влезть в кабину.
Я
Когда мы хорошенько разогнались, она сказала:
— Может… я думаю, его вынули из холодильника, когда я пошла купить марки.
Глава восьмая
Иной раз можно потерять веру в человека. А это хуже, чем потерять бумажник, не правда ли? Но ничего, потом все образуется.
— Не могла сказать сразу, что выходила, — говорю, но, похоже, слова так и не вылетели изо рта.
Должно быть, у меня отказали голосовые связки.
Ну и слабительное, друзья!
Пытаюсь представить себе, как бы вышел завтра на поле Джимми Короста, выпив тот стакан слабительного, разбавленный виски. Пытаюсь, но не могу, даже приблизительно не могу.
Чувствую себя совершенно выпотрошенным. Выпей я сейчас стакан «бурбона», он у меня тут же через отвороты брюк выльется.
Без сил лежу, откинувшись на спинку сиденья.
Пять раз глубоко вздыхаю, тихонько шевелю левой рукой, потом правой.
Поворачиваюсь и смотрю на Огрезу.
Она не отрывает глаз от дороги и крепко держит руль.
Дозволенную скорость она, кажется, не превышает.
— Мне очень жать, — говорит она.
Такое ощущение, будто шарики совсем из мозга улетучились. Закрываю глаза и погружаюсь в забытье.
Когда я проснулся, то почувствовал, что слабость немного прошла, и даже смог без особого труда пошевелить рукой.
Открываю щиток и вынимаю бутылку «бурбона».
Четверть бутылки уцелела, и я опрокидываю ее в живот, а бутылку выкидываю в окошко.
Замечаю, что мы стоим у края дороги.
— Черт возьми!
Огреза по-прежнему сидит, облокотившись о руль и обхватив руками голову.
— Почему остановилась? — спрашиваю.
Она выпрямляется и смотрит на меня.
— Хотела дать вам отдохнуть, вы в этом нуждались, — отвечает.
— Лучше нам ехать дальше, — говорю.
Но нестись как на пожар не стоит. Куда нам теперь торопиться?
Она заводит мотор, и мы трогаемся в путь.
Уже занимается утро, небо светлеет, и звезды постепенно тают в голубизне.
Начинается новый день; чем он кончится — не знаю, но беды будут преследовать
А главное, не вижу выхода из этой проклятой истории.
Если голову Капустини проломила не она, то кто же?
У меня нет ни малейших улик, способных навести на верный след.
— Значит, ты пошла купить марки?
Она кивает.
— Разве я вам не говорила?
— Нет, — отвечаю, — не говорила. Ты вышла до того, как поставила холодильник в упаковку?
— Да.
— Сколько времени прошло с того момента, как ты заметила, что в холодильнике лежит Орала, и до твоего ухода?
— Не меньше сорока пяти минут.
Я аж присвистнул.
За это время вполне можно сдохнуть от удушья.
— Я была в отчаянии и не знала, что делать, — продолжала она, — вначале хотела сообщить брату, но не знала куда. Позвонила в его клуб, но там никто не знал, где он укрылся вместе с командой. В конце концов меня осенило. Я поискала и нашла в телефонной книге ваш адрес. Потом вышла купить марки.
Я не сказал ей, что, когда она открыла холодильник. Капустини еще был жив.
Не то она возьмет и разрыдается, дорогу перестанет различать и опрокинет мой «блимбуст» в канаву.
— Когда ты вышла, — говорю, — убийца без труда успел перенести Оралу в другое место. Он прятался у тебя в квартире.
Чувствую, что она начинает дрожать в такт вибрации корпуса, и велю ей перестать, иначе она мне машину развалит.
Уже поздно бояться.
Рассказываю ей, как я встретил Пушинку в «Виски рекой» и как ошибся стаканом.
Она засмеялась, и мне захотелось оторвать ей руку и выбросить в окно. Но я слишком ослаб, и потом, не знаю, что случится, если я резко повернусь.
На факторию мы прибыли часам к пяти.
Я попросил у брата Эрколе парочку пилюль на цементе и дюжину кислых лимонов.
Закупорив все выходы, я умял яичницу из двадцати пяти яиц и курицу, зажаренную в витаминах.
Полбутылки «бурбона» окончательно восстановили мои силы.
Огреза тоже изрядно подкрепилась. Покончив с едой, мы снова сели в машину и подъехали к фургону.
Грег доложил мне, что все спокойно и мирно. Ни он, ни Фернанда ночью ни на миг не сомкнули глаз.
Тонналярда вылез из кабины, потянулся, зевнул, натянул на голову берет и затолкал в него уши.
— Что будем делать, хозяин? — спрашивает.
— Не знаю, — отвечаю. — Ты зачем завел мотор?
— Не заводил я никакого мотора, это футболисты храпят.
Открываю борт фургона, хватаю Ого Пальму за ногу и стаскиваю вниз.
Ого Пальма протер глаза и вдруг увидел сестру.
Не успел я перехватить его руку, как он отвесил Тилле оплеуху.