Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
Себ провёл ладонью по лицу. Смех-смехом, а стрелял он и правда значительно лучше Йена. И уже позднее, в Афганистане, Йен не раз нарушал инструкции и не менялся с ним ролями, оставаясь наблюдателем. Особенно если им предстоял трудный выстрел. Он был очень хорош в том, чтобы найти что-то совершенно незаметное в унылом жёлто-сером ландшафте под палящим солнцем. Или в покинутом городе. А Себ был хорош в том, чтобы выстрелить.
Сморгнув, Себ усилием воли сосредоточился на фотографии. Вот это — Йен. Его лучший друг. Он погиб в две тысячи третьем, в Афганистане. Никто не виноват. Просто
Всё, что мучает Себа сейчас, это просто сны — результат сильного нервного напряжения. Да, стыдно признаваться, что он — взрослый мужик — не может нормально спать, но признаться надо. Доктору вот сказал же. И себе самому — тоже может.
Йен посмеялся бы над этим.
Или нет?
Себ перевернул фотографию и вернулся на кровать. Вытянулся, заставляя себя спокойно смотреть в потолок, не моргать слишком часто и дышать размеренно. Йен никогда не влез бы во всё это дерьмо с Джимом. И не дал бы Себу этого сделать.
Они вообще не так часто говорили о том, чем займутся после армии. То есть бывало, конечно, но больше в общей беседе, когда кто-то начинал мечтать, как пойдёт в «МакДоналдс» и возьмёт там самый огромный бургер. Или трахнет какую-нибудь блондинку в отеле. Там легко можно было вставить свою реплику, выдумав какое-нибудь дурацкое желание. Себ, конечно, больше отмалчивался, но Йен буквально фонтанировал идеями, причём всегда с налётом гигантомании — то барбекю на тридцать человек, то групповуха в семерыми девчонками.
А вот между собой, серьёзно, они больше болтали о настоящем или о прошлом. Правда, Йен упомянул как-то, что обязательно женится. На хорошенькой, обязательно рыженькой «лесси», и «чтобы не тощая была, не модель, а домашняя такая, мягкая». И добавил тогда же: «А ты дурак. У тебя дочка, а ты здесь торчишь». Считал, что жениться надо уже после армии, чтобы дети на глазах росли, а не где-то там, за чёрт знает сколько миль.
Если бы Йен выжил, он бы так и поступил. Поехал бы куда-нибудь в пригород, снял бы там полдома, нашёл бы нормальную работу — кем угодно. Он никогда не попал бы в «МорВорлд», ему бы это даже не пришло в голову. А без этого ему никогда не предложили бы продолжить снайперскую работу на кого-то, кто платит больше, чем государство.
Йен никогда не стал бы киллером.
Себ повернулся на живот, уткнулся лбом в руки и зажмурился. Не надо было этого всего вспоминать, но теперь образы лезли ему в мозг. Причиняли боль. «Меня грохнут — и не жалко, — как-то рассуждал Йен, — мои без меня справятся. А вот тебе беречься надо. У тебя дочь». Очень его цепляла мысль о маленькой Сьюзен. В то время, кажется, даже больше, чем самого Себа, который толком не мог понять, как подходить к орущему хрупкому младенцу. Йен детей любил и понимал — у него было двое младших братьев и сестра.
Братьев и мать его Себ почти не помнил — в тот единственный раз, когда он к ним приехал, они были совершенно подавлены, молчали. А вот сестру его узнал бы и сейчас с первого взгляда: маленькая, бойкая, с огромными
— Хватит, — сказал Себ вслух и почувствовал, что ему неуютно. В пустой комнате его голос прозвучал слишком громко. Подскочив, он убрал фотографию в чемодан, чемодан — в шкаф, и пошёл в душ.
Ему нужно было расслабиться, отвлечься, выбросить всё это дерьмо из головы. Вот только стоило ему встать под тёплые струи воды и, преодолевая внутреннее сопротивление, взяться за член, как перед глазами появилась Джоан.
И это вообще никак не помогло. Потому что если существовало хоть что-то в мире, о чём он хотел бы думать меньше, чем о Йене и его перевоплощениях в Джима во сне, так это о Джоан. О том, как он облажался и как больно ей сделал. Расстались — ладно. Он пережил её отъезд в Плимут тогда, как-нибудь проглотил бы и окончательный разрыв. Но то, что она о нём узнала и какие выводы сделала — было плохо. Не ему, ясное дело, хотя и ему тоже. Но больше — ей.
Забив на идею подрочить, он выключил воду, яростно растёрся полотенцем и снова пошёл в спальню. Надо было бы попробовать уснуть снова.
Александр: двадцать третья часть
Александр не отводил глаз от экрана, но почти не видел фильма — только материал. Именно со «Стеной» эта отстранённость давалась очень тяжело, но он справлялся. Есть время, когда творец может обожать своё творение, но долго это длиться не может. Фильм, сценарий к которому он писал едва ли не собственной кровью, теперь превратился просто в ленту, которую нужно отсмотреть. И Александр твёрдой рукой делал в блокноте пометки: что вырезать, что исправить, что перемонтировать.
Он не обращал внимания на тех, кто сидел в зале вместе с ним. Собственно, он сумел о них забыть, и вспомнил, только когда фильм закончился, и оператор включил свет.
— Браво, — негромко, но отчётливо в полной тишине произнесла Кристин. Александр неуверенно улыбнулся ей, а она, встав со своего места, повторила: — Браво, мистер Кларк.
— Нас распнут, — вздохнул младший продюсер, — сначала инвесторы, потом прокатчики, потом зрители.
— Не согласна, — возразила Кристин, — мы скажем, что это новая «Горбатая гора», и оглохнем от визга фанатов.
— Давайте потом про маркетинг, — произнёс Александр, и с командой монтажа они углубились в детали, разбирая все необходимые правки.
Только через два часа он прервался, и тут же наткнулся на тяжёлый взгляд Мэтта.
— Пара минут?
Александр кивнул. Он примерно знал, чего ожидать, и всё же ему было больно услышать резкий выкрик:
— Ты мать твою спятил?
Они закрылись в кабинете Мэтта и могли не бояться, что их подслушают, но Александр всё равно огляделся. Мэтт никогда не кричал на него.