Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
— Когда это началось, Себ? — аккуратно спросил доктор, стоило ему договорить.
— Думаю, около месяца назад.
Он мог число назвать. Точную дату.
— Давайте уточним. Это именно кошмары или плохие сны? — и пояснил: — Вы просыпаетесь от них каждый раз?
— Да. Да, просыпаюсь, в этом и проблема.
Доктор сел на подлокотник соседнего кресла, лёгким движением поддёрнув штанины у колен, посмотрел Себу в глаза и спросил:
— Что именно вам снится?
Вместо ответа Себ отвёл взгляд и произнёс:
— Месяц назад у него снова был приступ. Тяжёлый.
Дарелл вздохнул.
— В его случае мы вообще не можем говорить о норме. Несмотря на то, что его отклонения весьма типичны и неоднократно описаны в медицинской литературе, сам по себе он уникален, — Себ заметил, что о Джиме Дарелл говорит каким-то особым тоном. — Мы не можем знать, поражал ли когда-нибудь подобный недуг разум настолько развитый и сильный, как его. Всё, что мы можем делать — это наблюдать и поддерживать.
— А лечение?
Доктор сдержанно засмеялся:
— Вы можете себе представить мистера Мюррея, проводящего дни в тихом домике на природе, пьющего лекарства по расписанию, приходящего на капельницу и избегающего всяческого волнения? Лишённого серьёзной умственной работы, риска?
— Нет, — сказал Себ. — Он не выживет.
— О том и речь.
— А если, не знаю, лекарства? Он ведь ест почти как нормальный человек, разве что мяса избегает. Думаю, он согласился бы пить пару таблеток в день.
Пожалуй, Себ готов был даже сам следить, чтобы Джим принимал лекарства по расписанию — всё мороки меньше.
Дарелл вздохнул:
— Препараты, которые могли бы помочь в его случае, имеют много побочных эффектов. Сонливость, чувство отупения, снижение памяти и когнитивных способностей. Я уже не говорю про увеличение веса, тахикардию и сексуальную дисфункцию.
Док замолчал. Себ понимал, о чём он: Джим никогда не пойдёт на приём препаратов, которые тормозили бы работу его гениального ума.
— Я обсуждал это с Ричардом дважды. С мистером Мюрреем. Он сказал, что ему проще пустить себе пулю в лоб. И поверьте, если он почувствует, что его разум слабеет…
— Я понял, то есть подмешивать ему пару таблеток в утренний чай — не вариант.
Не то чтобы Себ собирался это делать.
— Кстати, почему вы так держитесь за это его имя? Почему именно…
— Ричард Мюррей? — док развёл руки и улыбнулся: — О, мне приятно его так называть, потому что это напоминает мне о прошлом. Застенчивый ирландский юноша сидит в ложе Ковен-Гардена рядом с роскошной женщиной на пятнадцать лет старше него и с восторгом слушает «Травиату». Конечно, это была маска.
Поднявшись, Дарелл отошёл к окну и оттуда сказал:
— Я понимаю, что вы чувствуете. Сам прошёл через это. Не думаю, что в ваших силах что-то изменить. Так что вам снится, мой друг?
— Не важно, док. Я пойду.
Себ встал. Дарелл наклонил голову.
— Вы уверены?
— Совершенно. Спасибо, что… Поговорили со мной.
— Постарайтесь избегать тяжёлых физических нагрузок за три-четыре часа до сна, — произнёс Дарелл, — не ешьте жирного и жареного. Побольше гуляйте. Ещё
Может, кому-то и помогает, но Себ ненавидел писать. Так что — едва ли он станет вести дневник. Странное дело, но после этой короткой беседы ни о чём ему стало легче. Так что благодарил доктора он не зря.
Всё равно, несмотря на точно выполненные рекомендации доктора, Себ подскочил среди ночи с колотящимся сердцем и в отчаянии выругался вслух.
Да твою же мать! Сколько можно?
Он устал. До чёртиков устал просыпаться от этих снов. Они его уже даже не пугали — он просто хотел спать дальше после того, как выпустил пулю в череп кого-то очень знакомого и близкого.
В этот раз он застрелил Джима. Причём другой Джим стоял рядом с ним и диктовал поправки голосом Йена.
Себ выбрался из кровати, босиком прошёл к шкафу, достал оттуда свой армейский чемодан, а из него — фотографию из-под подкладки. Они с Йеном на ней наставляли друг другу рожки. Вообще-то это была шутка, и они потом сделали серьёзные лица, но Эмили проявила именно этот кадр, в двух экземплярах, и отдала им обоим.
Себ его не доставал уже много лет. По его опыту, любая рана заживает лучше, если её не расчёсывать в кровь снова и снова. И шрам побледнеет быстрее, если не пытаться его расковырять. Ему не хватало Йена, это правда — всегда не хватало, наверное. Но он не собирался вешать это фото на стену и каждый раз, видя его, грустить.
Вот только сейчас оно оказалось необходимо.
Включив свет, он положил фотографию на тумбочку и наклонился, разглядывая очень пристально.
Там солнечный день, родительский дом в Карлайле и Йен.
Йен, который любил травить шотландские анекдоты. Который почти всё время был голоден, но каждым добытым лишним пайком, каждым купленным бутербродом старался поделиться с Себом. Потому что: «Старик, я же знаю, что ты тоже хочешь!»
Йен на фотографии — ему там едва исполнилось двадцать пять — заливисто ржал, так что глаза превратились в узкие щёлки. Его лицо казалось мутным, но Себ отдавал себе отчёт в том, что это туман у него в глазах.
На операции в Ирландии Себа, едва закончившего подготовку, приставили к Йену вторым номером. Йен встретил его крепким рукопожатием и вопросом, заданным заботливым тоном: «Солдат, ты знаешь, с какой стороны держать винтовку?» — и сам же рассмеялся этой шутке, а Себ слегка даже обиделся. Но обижаться на Йена дольше, чем пару минут, было невозможно, и к концу первого дня они стали неплохими приятелями. А через три месяца службы Йен придумал ему кличку «Себастиан-Руки-Винтовки» и то и дело принимался рассуждать (если рядом была достойная аудитория, конечно), что самому ему пора на пенсию. «Какая молодёжь пошла!» — драматически смахивал он слезу и сжимал плечо Себа под громогласный хохот сослуживцев. Ещё смешнее становилось от того, что Йен был старше Себа на два года. Сержант — паренёк начитанный и вдумчивый, — объяснял, что это усиливает комический эффект.