Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Сама ты ширнувшаяся по жизни! У меня отца… арестовали… а потом убили в СИЗО. Я ездил туда к нему. Я ничего не успел сделать!
Зрачки Виктории расширились. Она остановилась посередине гостиной, прекратив убираться. Из её губ вырвался лишь один сухой вопрос.
– Что?
– Убили его! Убили!!! – закричал в исступлении Миша. – Убили! Убили!
Виктория опустила руки и медленно подошла к окну, оказавшись спиной к парню. Миша подумал, что она плачет и не хочет, чтобы он видел это. «Надо ж, а она, оказывается, сентиментальная…» –
– Разве так можно? Я себе такое представить не мог… Как они могли… – с паузами тихо проговорил он, рассчитывая вызвать у собеседницы хоть какой-то процентик сопереживания. Однако ни эмпатии, ни сочувствия не последовало – Виктория долго не отвечала.
– Когда вы с отцом разговаривали в последний раз, он говорил что-либо, что тебе показалось подозрительным? – серьезным твердым голосом спросила она. Миша понял, что она не плакала, ну а если и плакала, то быстро смогла успокоиться и взять себя в руки.
– Вчера. Он уходил, сказал что-то про документы. Чтобы мы были осторожнее… Что скоро вернется... – лихорадочно вспоминал парень.
Девушка резко развернулась, обойдя диван, и угрожающе наклонилась над юношей.
– Вчера ты не мог с ним разговаривать! Ох, ты же спал двое суток подряд, как сурок.
– Двое суток?! – протянул Миша, – видимо, поэтому так голова болит. Стоп! Ты откуда знаешь, что он мог мне что-то говорить?
Девушка присела напротив Миши: ее лицо было очень мрачным, однако не печалью от неё веяло, а скорее глубокой задумчивостью.
– Где лежат эти документы?– допрашивала она, не отвечая на вопрос.
– Все документы в квартире у него в сейфе. Под твоей картиной, кстати. Они все равно уже не понадобятся… – грубо ответил Орлов. Ему не нравилось, когда с ним разговаривали в подчинительном тоне, но выбирать не приходилось.
– Пароль хоть знаешь? – с иронией спросила Виктория, чуть снизив голос.
– Естественно, – Миша гордо поднял голову и скрестил руки на груди. –
Только я не понимаю, ты хочешь сказать, что нам сейчас нужно ехать за этими сраными документами?
Виктория усмехнулась.
– Нет, конечно. Квартира оцеплена, к тому же тебя ищет полиция, естественно, они будут тебя там ждать. Или снова хочешь влипнуть куда-нибудь? Тогда ко мне в квартиру можешь не бежать! Я предупредила… Мы сейчас едем в штаб.
– Куда?! – парень вскочил с дивана. – Какой ещё, нахрен, штаб?
– Одевайся! – девушка, не отвечая, ушла в другую комнату. – И шапку надень какую-нибудь. Сейчас расскажешь мне всё,
Что поделать, Миша в ее доме, пришлось подчиниться.
– Ну а теперь, когда мы преспокойно едем, за нами никто не мчится, я все тебе рассказал, может быть, объяснишь – мне показалось, или ты темнишь чего-то? Чего ты сразу начала расспрашивать, что он мне говорил, и к этим документам прицепилась?
Он сидел рядом с Викторией, которая вела машину – синюю иномарку. Миша теперь мог спокойно рассмотреть её: среднего телосложения, чересчур
– Конечно. Это правда, что твой отец занимался не только бизнесом. Но американским шпионом он не был. Он работал архивариусом в штабе одной из партий.
– Что за партия? – подозрительно спросил Орлов. Ему казалось сомнительно, что обычного архивариуса могли вот всерьёз взять в оборот, аж с летальным исходом.
– Не волнуйся, – Виктория улыбнулась. – Это не секта, и мы не террористы. Я познакомилась с твоим отцом недавно, когда проходила практику. Он помог мне разобраться с некоторыми документами, мы разговорились. Позже он рассказал, что его жена – большой любитель искусства и предложил мне нарисовать на ее день рождения какую-нибудь картину…
Миша саркастично ухмыльнулся: он помнил, какая воодушевленная была его мама, рассматривая произведение искусства.
– Всё это очень мило, но мне не это интересно. Так ты – партийная… Я понимаю, что возраст у девушек спрашивать не прилично, но я просто в замешательстве. Ты не мала ещё?
– Мне девятнадцать, но в этом году исполнится двадцать.
– Разве можно в таком возрасте в партию вступать? – скептично поднял брови Орлов.
– Можно, конечно. Я совершеннолетняя. Я вступила в СДСПР сразу же, как мне исполнилось восемнадцать. Или ты о том, мальчик, что в этом возрасте нужно пьянствовать и прожигать жизнь? Вот, это ты с успехом и делал, а теперь спрашиваешь у меня, за что убили твоего отца… Вылезай, приехали.
Виктория затормозила, отцепив ремень безопасности, вышла из машины. Миша вылез следом за ней.
Перед ними стояло высокое белое величественное здание, полоснувшее разительным контрастом после всё ещё стоящего перед глазами здания тюрьмы, в которой держали отца Миши – много окон, выстроенных в несколько рядов, что насчитывалось около двадцати пяти этажей
– Это и есть ваш штаб?- восторженно спросил Миша.
– С размахом устроились, ага? Вообще-то, мы как бы нелегалы. Поэтому маскируемся под исторический институт, особенно для всяких там проверяющих комиссий. И занимаем нижние этажи, ну а верхние арендуют всякие там фирмы, как оно нынче бывает. Проходи.
Виктория вытащила из сумки карточку-ключ, провела по выемке в проёме. Дверь открылась, и молодые люди прошли прямо к окну регистрации.
– Так чем вы тут занимаетесь? – спросил Миша, он мало что понимал, но старался не показаться полным идиотом.
– А чем обычно в политической партии занимаются? – с иронией спросила Виктория.
– Без понятия, – Миша пожал плечами. – Я этим не интересуюсь. Если бы знал, не спрашивал.
– Ох уж молодёшь пошла… – прошипела Виктория, вскинув голову.