Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Что такое? Ну, не всем же быть такими серьёзными и образцовыми, как некоторые.
Пройдя окно регистрации, Мишка и Виктория направились к лифту.
– Архив, где работал твой отец, расположен в подвале. Он тоже входит в распоряжение партии. Мы его отремонтировали, как следует, там можно даже жить.
Лифт был просторный: в нем помимо его с Викторией находилось около десятка других людей. Однако все они были заняты своими делами и вопрос, касающийся поискового отдела, им был не интересен.
– А что конкретно изучал отец? – задал вопрос Орлов, осматриваясь вокруг себя.
–
– Разработки? Девятнадцатого века? А у них там чо, технологии были? Какие ещё тезисы, можно не так быстро?
– Точно. Я же забыла, с кем разговариваю, – Виктория скептично закрыла глаза. Когда лифт дошёл до этажа под цифрой -1, они вместе с Орловым вышли в коридор, который вёл в подпольные кабинеты. – Проще говоря, мы ищем одно уникальное оружие, которое могло создаваться или планироваться именно в тот отрезок времени. Твой папа дошёл до апреля 1917 года, в воскресение он, возможно, отправлялся за следующими материалами, но его задержали, – Девушка пристально посмотрела в глаза Миши. – Почему ты пошел туда? Чернодырие – это диагноз, но тебя же предупреждали! Ты подверг опасности себя и своих близких! И… Уж очень просто ты туда попал. В «Вертухаи» даже президент войти просто так не может…
Миша виновно опустил взгляд. Что-то мешало ему рассказать о Нефёдове, о матери и о том ужасе, что он пережил в те минуты. Руки неконтролируемо затряслись, Орлову пришлось обхватить плечи, невольно ссутулившись. Острить и выкручиваться не было никакого желания, однако пару слов для оправдания он сумел подобрать.
– Давай не будем! Я понимаю, что дурак, но охрана была глупее…
– Они тебя могли ждать, – жёстко сказала социалистка, начиная закипать. – Им отдали приказ спокойно пропустить кого-либо из семьи твоего отца, и потом покончить со всеми на месте. И… Они знали, что твой отец никакой не шпион. Они могли допрашивать его, потому что он работал на СДСПР, и, видимо, оттого, что ничего не смогли добиться – избавились.
Миша недоумевал: он еще раз мысленно повторил всю информацию, полученную от Виктории.
– Вроде политические партии не запрещены у нас в стране. Да и вас много. Почему же тогда вы скрываетесь? И нелегальны?
После вопроса наступило недолгое молчание. Социалистка, закусив губу, думала над ответом, а Орлов, горько ухмыльнувшись, следил за её мимикой.
– Как тебе сказать… – медленно начала Виктория.
– Так и скажи.
– Наша партия – оппозиционная. Мы против той власти, которая в России сейчас. Мы действуем против неё…
– Чо, прям по-серьёзному, действуте? Как, потрясанием кулаками на митингах? – улыбнулся парень.
– В прошлом году вся Москва обсуждала возможность импичмента. Это гарантированно подорвало доверие к правительству и дало малый, но точный сбой в экономике. Данной работой занималась именно наша партия.
– Так вы революционеры, что ли?! – Сложив свои домыслы, Орлов запаниковал. Он успел проклясть себя трижды,
– Нет, мы всего лишь диссиденты. Но времена меняются! Послушай, – она схватила парня за плечи, приблизив к своему лицу, – ты хочешь, чтобы твой отец погиб не напрасно?!
– Но вы… Вы же… – Миша отчаянно задыхался.
– Да или нет? – повторила Виктория.
– ДА! Но я не буду участвовать в вашей…
– Но...
– А будешь учиться на «историческом отделении нашего института»! Партия может обеспечить тебе прикрытие, хотя бы относительную безопасность. Иначе ты без пяти минут труп, кто с тобой церемониться будет. Ты продолжишь работу отца, которую он не успел завершить. Мы сообщим твоим близким, что с тобой всё хорошо. Но покидать штаб одному – это верная гибель. – Виктория доверительно убрала прядь волос с глаз. – Пойми, не мы выбираем, время, обстоятельства выбирают. Если сидеть сложа руки и не принимать кардинальных мер, будет только хуже и хуже. Для счастья семьи как раз надо было никуда не лезть, а жить тихо. Отец хотел, чтобы семья жила в лучшем, справедливом мире, потому это и случилось.
Девушка отпустила Орлова, подошла к одному из шкафов и достала довольно объемную белую папку, перевязанную резинками
– На сегодня новостей хватит, а то у тебя «крыша поедет». Я поверхностно рассказала тебе о нашем деле. Есть какие-нибудь вопросы?
Миша кивнул, стараясь не паниковать и разложить всё по полочкам.
– Насчет отца мне все понятно. Но почему ты, в таком молодом возрасте, пошла на это? Зачем тебе политика?
– Просто я патриотка, я не могу смотреть, как рушится страна, в которой я родилась, – пожала плечами социалистка. – И многим из тех, кого ты видел здесь. Все они из разных городов, объединились и получилась наш партийный состав.
– Но ты же учишься где-то? – не унимался Орлов.
– Так! Обо мне потом поговорим! Сейчас ты должен ознакомиться с кратким содержанием начала двадцатого века, ознакомиться с уставом партии РСДРП, курс и программу, а потом перейти к тезисам. Написано там все просто, ты поймешь, если хоть раз читал историю в школе. Если будут вопросы – спрашивай. Я сейчас пойду, зарегистрирую тебя, а ты осваивайся. Привыкай к новой жизни.
Виктория улыбнулась ему на прощание и хотела было идти, однако парень ее одернул.
– Подожди. Ты столько для меня сегодня сделала, что мне неловко. И я хотел вернуть вот это.
Он вытащил из кармана куртки календарик и протянул девушке.
От её же последовала странная реакция: зрачки мгновенно расширились, а на лице отпечатался такой ужас, который, возможно, она даже не испытывала при известии о гибели знакомого человека.
– Он был у тебя! – гневно воскликнула она, выхватывая его из рук Миши и лихорадочно распрямляя помятые уголки.
– Да, – Орлов был смущён. – Он выпал у тебя из кармана. Кстати о календаре… Кто такой Дзержинский? Писатель или врач? Почему год закрашен? И зачем даты обведены?