Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Но вы же проходили мировую историю, не касаясь России? До какого точно года ты учил?
– До “великой депрессии”. И я солгал, по истории у меня были дела не важнецки. Я читал её на переменах до звонка. И ничего не помню.
Разговорившись на тему современной истории, ни Орлов, ни Дементьева не заметили, что остались в “Сказке” совершенно одни. В то мгновение к ним подошёл официант и тактичным, но нагнетающим голосом процедил:
– Наш персонал просит покинуть кафе.
– Но вы же работаете
– Кроме чётных дней. Мы работаем до двадцати одного часа.
Настроение у обоих упало ниже плинтуса. Унылости прибавлял тот факт, что денег не осталось совсем, и деваться им было некуда. Вот она – суровая реальность, по крайней мере было лето. А Вика была в смятении оттого, что впервые в жизни ей придётся ночевать на улице. “Белоручка есть белоручка” – скажете вы, и правильно скажете. Но особенным отличием этой буржуа было то, что она ради достижения цели она была готова есть землю, а ночевать на улице и терпеть материальные лишения. Проще сказать, Дементьева была склонна к аскетизму.
Орлов в смятении не был вовсе: он рассказал напарнице о том, что произошло с ним после того, как он покинул Зимний Дворец.
– ...И эти двое: бугай и воровка – поволокли меня куда-то в подполу, в канализацию. Оказалось, что они представляют политическое движение центристов. Их штаб почему-то находится в подвале какой-то многоэтажки. Так вот, привели они меня туда, поставили в центр, а воровка у них по ходу главарь – зовут Аней.
– Анка-пулемётчица, – произнесла про себя Дементьева. – Интересно, и что дальше?
– Она сказала, что меня зовут Михаил Орлов, и что сегодня настал тот день, когда пора выйти на улицу. Их там в подполе человек сто – это точно. Они заулюлюкали и спустя примерно полчаса все высыпали на площадь, а Анна потащила меня с собой. На проспекте они все начали кричать, митинговать, всё закружилось и завертелось в одном дымовом потоке и криках. Потом приехало ФСБ и камеры, и всех начали арестовывать, а Анна толкнула меня в сторону, и я бежал. Не знаю, задержали ли её или нет... Знаешь, я переживаю за неё. Она... хорошая.
– Не переживай! – Последний голос – низкий, с придыханием не принадлежал никому из собеседников. Орлов узнал его и обернулся – позади стояла шатенка, язвительно улыбаясь юноше. – Лучше за себя.
Миша радостно бросился к ней, а Виктория осталась в стороне, ошарашено наблюдая эту скомканную картину. Нежданное появление Анны произвело на неё сильное впечатление и вдруг в её голове родилась мысль.
– Если вам негде ночевать... – шатенка остановилась напротив проезжей полосы и ногой оттолкнула люк, который покатился далеко по дороге, – ничего, кроме этого предложить не могу.
Виктория пугливо посмотрела вниз – изнутри доносился не очень приятный запах.
– Лезть в люк? Но я
– Думала? – удивилась Анка. – Ну иди куда хочешь.
Ничего иного не оставалось. Опустившись в канализацию, Викторию охватил такой ужас и такое отвращение при первом взгляде на помещение, что к горлу её от грязи и зловония подступил приступ тошноты. Она поспешно закрыла рот и нос ладонью, за что Анна смерила её суровым взором.
– Не слишком нежные условия для хранения суфле? – высокомерно спросила она.
– Какое я тебе суфле? – с вызовом ответила девушка, и тогда шатенка без всякого смущения подобрала труп крысы, которая распласталась на земле. Миша хоть и бывал здесь до этого, но лицезрение тухлого, потемневшего тельца с полуразложившимися конечностями спровоцировало рвоту. Дементьева зажмурила глаза и отвернулась в сторону, а Анна лишь с издёвкой усмехнулась и отбросила труп в пыльный угол – прочь с глаз. Орлов судорожно приподнял голову, вытирая губы: он с трудом передвигался из-за приступа мигрени и тошноты, поэтому Вике пришлось взять его под руку.
– Скажешь, не суфле? – хихикнула Анна. Она передвигалась плавно и картинно, грациозно, но пошло покачивая бедрами, дабы продемонстрировать своё превосходство в этой среде обитания.
Лабиринты в канализации, казалось, были бесконечными. Они петляли, раздваивались, где-то в потолке были выбиты щели, в которые выбивался тусклое свечение небосклона. Орлов жутко боялся натолкнуться на других диггеров, но Виктория успокаивала его, сказав, что ночью вряд ли кто-то будет бродить по подземелью.
– Ты чё, с Луны упала? – рассмеялась Анна, так, что на гордом лице Дементьевой образовался алый румянец. – Сюда в диггеры лезут все, кому только не хрен делать – любимое место сатанистов, люциферистов всяких, видела, как эти фрики кишки чьи-то сжигали. Об останках младенцев, пожалуй, говорить не стоит, мне здесь ещё в штаны прудить не надо. Мда, можно сказать, что это самое честное место в городе, оно показывает его суть. Всю суть целиком…
– Всё в этой стране держится и стоится на фундаменте зловония, гнили, смертей и преступлений, – между прочим отозвалась Дементьева.
– Харе метафорить, детка, мы не комильфо. И да, о преступлениях, – Анна обернулась. – Не советую с вашей дряблой психикой смотреть по сторонам.
Это была провокация специально для социалистки. Виктория невольно от любопытства бросила взгляд налево. Опершись на грязные, слипшиеся камни, у стены в сидячем положении валялось человеческое мёртвое тело: белки глаз вытаращено уставились прямо на девушку, покуда в животе зияла огромная тухлая дыра. Из его рта и дыры стали вылезать трупные черви: длинные, белые скользкие, разъедая тело. Исступленный крик Виктории содрогнул их и они зашевелились.