Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Гениальная речь, Лев Давидович. Как долго ждать положительных результатов?
Троцкий обернулся и разочарованно посмотрел Кобу.
– А, это вы, Сталин. Ну что ж, спасибо. Разочаровываться не приходится, если изначально не очаровываешься. И командный состав, и краснофлотцы у нас всегда начеку. А практика карательных сил под председательством товарища Дзержинского приносит свои улучшения, – нарком военном сощурил глаза: да чтобы Сталин заговорил просто так – никогда. – Что угодно? Неужели просто хвалить пришли?
– Нет. Хвалить я тебя точно не стану, – отрезал Коба, аналогично сверкнув тигриным взглядом.
– А мы уже всё-таки
– Знаешь, что происходит на Южном Урале?! – грузин повысил голос. Он ненавидел всякого рода высокомерие, а язвить взаимно Льву – не тот момент. – Восстал чехословацкий корпус. Взяты станции Иркутска и Златоуста. А день через день они возьмут и Челябинск.
– Так что ты от меня хочешь? Чтобы я ехал в Челябинск? – отозвался наркомвоенмор. – Я осведомлён – это моя обязанность, так скажи: как я лично могу на это повлиять?
– Однако, это случилось по лично твоей вине. Твоя телеграмма попала в руки чехословакам. Именно поэтому они подняли восстание, – Коба обогнал Льва, дабы видеть, как гордые глаза становятся растерянными. – Готов расстрелять каждого труса и дезертира, а сам? Своим непредусмотрительным поступком обрек красноармейцев на гибель. Я же обещал им свободу и содействие, мне это далось с огромными усилиями, а ты взял и всё разрушил. Как же это у тебя так получается? Революцию-то мы уже совершили…
– Совершили, – мрачно кивнул Троцкий. – Но только в одной стране. И эта страна должна стать хворостом для разжигания мирового костра революции для полного уничтожения капитализма.
– Сначала попытайся построить социализм в одной стране, а потом уже и о мире суди.
– Если ты такой умный, то езжай сам, – процедил сквозь зубы наркомвоенмор. – Я понимаю, отчего ты такой: сидишь в столице в своём наркомате. А вот если бы хоть раз побывал на фронте – прикусил бы язык. А что – это идея. Я устрою.
Троцкий не солгал. Спустя четыре дня Ленин назначил Кобу руководителем продовольственной комиссии на юге России и отправляет в командировку в Царицын. И большевик выдохнул: хотя бы не огневой восток. Ленин очень ценил своего де-факто зама, однако практичность Кобы нужна была не на поле боя, а на производстве. В столице был голод, а что творилось с армией в Петрограде – страшно было представить. Москву нужно было снабдить хлебом, а единственной отправной точкой был юг. Для сопровождения и помощи в работе Коба выбрал брата и сестру, которые работали у него в наркомате: Фёдора и Надю, да-да, ту самую Наденьку Аллилуевых. Ещё ровно год назад Коба чуть не проболтался Каменеву о своих к ней чувствах, а теперь, повзрослевшая восемнадцатилетняя девушка была готова сама броситься на край света ради единственного, которым была безмерно очарованна. Надюша была тайно влюблена в самого загадочного и мрачного большевика, чьи глаза сияли янтарным золотом, словно весенний рассвет.
Перед прибытием поезда наркома по национальностям на станции в Царицыне столпился народ. Массы рабочих теснились на небольшой площадке, дабы взглянуть на гостя-члена ЦК из самой Москвы. Шестого июня на юге РСФСР стояла безумная жара и люди, изнывающие от жажды в толпе, просто обмахивались руками. Женщины, кои поизобретательнее, из газет, кроме «Правды», складывали бумажные веера. Первые часы ожидания проходили в безобидном и терпеливом молчании под присмотром чуткого руководства городской власти.
Когда
– Почему здесь столько людей? – строго спросил он у председателя горкома.
– Так как же народу запретишь? Вас встречают-с, – услужливо ответил тот. Коба вздохнул: в русском народе чинопочитание заложено в генах, от рождения, и никакие дары свободы не способны избавить их от рабского поведения. Народ по своей натуре консерватор, как утверждал Герцен.
– Я получил телеграмму, что анархист Петренко совместно с некой Марией Никифоровой поднял восстание, – большевик, дабы не быть голословным, продемонстрировал местному управлению само письмо. – В вашем районе образована крайне тяжёлая политическая ситуация, а вы допускаете массовое скопление народа, где возможна попытка теракта. Чем вы думаете, товарищ?
– А вам разве не приходило письмо, в котором уведомлялось об аресте Петренко и расстрела “Маруськи” на месте? – удивился предгоркома. – Опасность теракта на сегодняшний момент ликвидирована, не волнуйтесь.
– Приходило, но что-то мне подсказывает, что у вас в городе куда больше деморализованных личностей, нежели одни Петренко с Никифоровой. Может быть, немецкой интервенцией? Или залихватским разгулом армии Краснова? Если вы не назовёте хотя бы один весомый аргумент, подтверждающий всеобщую безопасность этих людей, то мне придётся приказать товарищам латышским стрелкам разогнать толпу. Федя, Надя, идёмте.
Когда на перроне появилась троица столичных большевиков, люди засуетились. Женщины тут же забыли о жаре, стараясь как можно выше приподняться на носках, чтобы увидеть наркома по национальностям, потому что никто не знал, как он выглядит и с чем его едят. Толкотня неожиданно усилилась, и вдруг прямо к Кобе из толпы неожиданно протиснулся человек с дыней и небольшим арбузом под мышкой. Его смешная торопливость сопровождалась попутными ругательствами рабочих, стоящих позади.
– Ну, куда ты полез! – кричали ему, на что человек лишь махнул рукой, дескать «отвяжитесь». Коба оценил эффектное появление мужчины, а более оценил отличное продовольственное снабжение в Царицыне. Человек этот был в военной тёмно-зелёной форме, которая ему была скорее велика, чем в пору из-за невысокого роста, но забавнее большевику показалось не его походка, а его лицо: мимика была проще и наивнее, чем у Кирова. И если продолжать сравнивать с ним, то глаза у Кирова были большими, невинными лазурно-голубыми, покуда у личности, стоящей перед Кобой, глаза были чёрными, маленькими, словно бусинки. Издали, да и вблизи черты лица человека имели схожесть с крысиной мордочкой: острый длинный нос и под ним – усики. Не зная отчего, но у Кобы этот субъект вызвал только положительные эмоции. Последний улыбнулся во весь рот и протянул большевику свободную руку.
– Мои войска вошли сюда несколько дней назад прямо из Донбасса, – пояснял он, крепко сжимая руку наркома по национальностям. – Мы, так сказать, охраняем покой и порядок на сегодняшнем вашем пути.
– Но на покой и порядок есть целый отряд латышских стрелков, которым поручил это дело Владимир Ильич, – со взаимной улыбкой ответил Коба.
– Фи. Всего одному отряду? Ничего, лишняя подмога не повредит! – поспешно воскликнул командир войска, тут же вручая грузину дыню.
– Клим, ну хватит позориться! – вновь крикнули отряды позади толпы. Человек нахмурился и уже демонстративно повернулся к своим людям, сказав: