Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Я поеду в отряд Попова, – кинул чекист. Свердлов переглянулся с Чичериным, Зиновьев от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Один Троцкий был, казалось, приятно поражён такому решению.
– Но там главный эсеровский штаб, – предупредительно заметил он. – Вам даже отряда не хватит.
– Я еду один.
– Один? – теперь даже наркомвоенмор изменился в лице, обескураженный бескомпромиссным риском. – Вы сошли с ума! Вас убьют.
– Они не посмеют! – воскликнул Чичерин. – Председателя ВЧК, к тому же такого человека, как Феликс!..
– А это уже не ваша забота, Лев Давидович, –
Наступило молчание, из которого Дзержинский в любом случае выходил победителем. Но лишь из молчания.
– Ну, удачи... – рассеяно произнёс Троцкий. Ленин затушевался, обеспокоившись таким исходом, придержал Дзержинского за рукав.
– Не гони коней. Без охраны, без сопровождения? Они растерзают тебя...
– Нет, не держите его! – Троцкий вновь отвернулся к окну. – Пусть едет, а если вернётся с убийцей, докажет, что не виновен. Прости, Феликс, ничего личного, но иного выхода я не вижу. Я, знаете ли, в последнее время тоже стал подозрительным.
Дзержинский, тяжело вздохнув, взглянул на него мягче, понимая, что на его месте поступил бы точно также, надвинул фуражку на самые глаза и скрылся за дверью.
– Владимир Ильич, нужно ехать в посольство – приносить извинения, – спустя несколько минут могильной тишины произнёс Чичерин.
– Едь, коли необходимо, – невнимательно ответит Ленин, но Чичерин покачал головой.
– Нет, вы не поняли: ехать должны вы. Все мы.
– Я не поеду, – заявил Троцкий, наблюдая, как за окном председатель ВЧК в одиночестве садится в машину, и, надеясь увидеть Ленина, поднял голову вверх. Но вместо этого взглядом, преисполненный досады, встретился с наркомвоенмором. Возможно, что видел он его в последний раз, но вида, что обеспокоен, не подал. – Я выступал против Бреста, нахамил немцам. Они не забыли “ни мира, ни войны”, поэтому противоречить себе и своей политике не стану.
– Ну, хорошо. Поедем тогда втроём: я, Яков и Владимир Ильич. Григорий пусть тоже останется, – Чичерин пожал плечами. – Ты не дипломат. Не обижайся.
– Да куда уж... – Зиновьев театрально развёл руками. Ильич хмыкнул про себя, причитая, дескать: “в следующий раз пусть кто стрелял, тот и поедет извиняться”, вышел из кабинета. Свердлов и Чичерин направились за ним. Троцкий и Зиновьев остались наедине.
– Ну и что это была за провокация? – спросил глава Петросовета, садясь прямо на ленинский стол, скрестив руки на груди. Троцкий непонимающе посмотрел на него, пробарабанив пальцами по подоконнику.
– Провокация? С чего бы это?
– Ты, конечно, можешь считать, что я дурак, что не влез в ваши распри, но я не глухой и не слепой. Ты же нарочно злил Дзержинского, для того, чтобы тот поехал, ну?
Троцкий улыбнулся и немного по-детски с умилением склонил голову на бок.
– Гриша-а-а, ты наивен. Что можно ждать от человека, который больше десяти лет скитался по тюрьмам и каторгам? Правды-матки? Ну, уж нет, Железный Феликс не так уж прост и честен, как хотелось бы верить. Он очень хитёр – понаблюдай за ним, и ты увидишь, что все его слова и действия носят дальновидный характер.
– А если он не при чём? – потупив взгляд, спросил
– Гордость свою, значит, надо уметь обуздывать! – резко возразил Троцкий, улыбка которого начисто исчезла с лица. Он выкрикнул фразу с таким гневом, будто очень давно хотел её сказать. – И выбрать, наконец, за кого он. Иначе как прикажешь его судить?
Нервы наркомвоенмора сдали, он выругался и выскочил из ленинского кабинета. Председатель Петросовета остался один, непонимающе разглядывая шатающиеся дверные створки. “Ну и зачем кого-то судить? Сам бы приуменьшил, – подумал он, – а потом уже и за других бы брался. Какой отвратительный, однако, характер”.
В здании штаба под командованием Дмитрия Попова ЦК партией левых эсеров было принято решение на организацию срочного заседания. Преддверием к нему стало прибытие Блюмкина и Андреева. Брюнет из-за практически раздробленной ноги не мог сделать ни шага, Андреев держал его на руках, чуть ли не надрываясь, так как был ниже и меньше своего товарища. К замеченной машине бросился Александрович и, увидев, в каком состоянии находится Блюмкин, тайно отправил его в госпиталь – в соседнее от штаба здание.
После этого как раз и проходило срочное совещание членов ЦК партии левых эсеров. За прямоугольным столом в небольшой, обыкновенно обстроенной комнатке сидели сами её руководители.
– Ну что же, можем ли мы теперь развязать мятеж? – с надеждой спросил Карелин и с тревогой взглянул на Марию, боясь услышать отрицательный ответ, но ожидаемое к его облегчению не оправдалось.
– Само собой, – кратко ответила она. – Он должен быть лаконичнее, но грандиознее Октября. Стоит предусмотреть промахи большевиков в прошлом году и ошибки Александра… Фёдоровича. А далее простой захват: телеграф, мосты, железнодорожные пути… Мятеж вооружённый, а значит, нашим товарищам нечего бояться, по подавляющим пусть открывают огонь на поражение. Обо всём докладывать нам первостепенно – просто и стандартно, без отъявленного пафоса, который так присущ РСДРП(б).
Карелин, воодушевлённый одобрением Марии Александровны, хотел сказать что-то важное и дельное по поводу восстания, за что бы его обязательно похвалила руководитель, но вдруг, круша его планы, в вестибюле послышались упорные и настойчивые звуки перепалки, а также трусливое дребезжание стен.
– Что там происходит? – нервно спросила эсерка, привставая со стула и озираясь на дверь.
– Кажется, кто-то рушит здание… – предположил Камков, неудачно отпустив шутку. – Я сейчас разберусь.
Карелин чуть ли не разозлился на товарища – оба они питали симпатию к Марии Александровне, как к достойному лидеру и просто как к женщине. В этом трепет и преданность Камкова и Карелина можно было сравнить с чувствами Каменева и Зиновьева по отношению к Владимиру Ильичу. Он хотел было перехватить эстафету, но обоих эсеров опередили: в комнату вбежал запыхавшийся, бледный Дмитрий Попов. Одним своим взбудораженным видом загнанной лошади, он испугал членов ЦК эсеров ещё больше.
– Товарищи, не в угоду шутить, но сюжет похлеще Гоголевского будет, – начал говорить матрос. – Сюда приехал Дзержинский.