Двадцать лет в батискафе.
Шрифт:
Следующие пять дней прошли в непрерывных делах. Официальные визиты, заседания Японского комитета по использованию батискафа, беседы с журналистами из редакции «Асахи Симбун» — все это отнимало у нас массу времени.
19 мая «Атсута Мару» пришла в Иокогаму и выгрузила там ФНРС-ІІІ», в который тотчас было заправлено положенное количество бензина. Наша экспедиция была рассчитана на три месяца; для того чтобы погружения совершались в максимально различных условиях, японские океанографы предусмотрели для нас не одну, а две базы: первая в Онагаве — рыболовном порту на восточном берегу острова Хондо, приблизительно в 300 милях к северо-востоку от Токио. Там нам предстояло обследовать подступы к так называемому Японскому желобу, глубина которого местами достигает 8000 метров; к сожалению, такие глубины
Японские таможенные власти отдали нам батискаф сразу по спуске его на воду, но задержали на неделю (для описи) все наше оборудование и оба домика. Поэтому выход в море пришлось отложить до 1 июня. Мы разместились на «Синью Мару», который буксировал наш «ФНРС-ІІІ». Судно это, водоизмещением 300 тонн, прежде было траулером, но во время ядерных испытаний, проводимых американцами в Тихом океане, оно попало под радиоактивные осадки, и после дезактивации «Синью Мару» рыбу уже не ловило, а стало учебным судном студентов Университета рыбного промысла в Токио.
Командир его — капитан 2-го ранга Озава, человек чрезвычайно деятельный и энергичный, проявил о нас и нашем батискафе самую трогательную заботу. Нас поселили в студенческом кубрике — бывшем рыбном трюме, где теперь в центре стоял большой стол, а по обе стороны от него тянулись два ряда коек. Оборудуя этот кубрик, японцы, естественно, не предвидели, что в нем придется жить человеку ростом за 1 метр 70 сантиметров. Так что для меня сделали дощатый топчан между столом и одной из коек, и на него положили несколько матрацев. Лежать было удобно, но в качку все, что падало со стола, валилось мне прямо на голову, и до утра я обычно не выдерживал, а бежал куда-нибудь подальше, на свободную койку.
Из-за плохой погоды переход, рассчитанный на двое-трое суток, растянулся на неделю. Нам даже пришлось тридцать шесть часов простоять, укрывшись в маленьком рыболовном порту, и капитан Озава воспользовался этой остановкой для устройства некоторых приспособлений, облегчивших в дальнейшем буксировку батискафа, поскольку судно Озавы не было специально предназначено для этого; я упоминаю обо всех этих тривиальных для моряка подробностях только потому, что нередко находятся люди, не понимающие, почему батискаф, судно подводное, зависит от погоды на поверхности. Море есть море, и у него свои законы и требования.
Но вот мы и в Онагаве! Прибыв в порт, завершаем последние приготовления. Большое океанографическое судно «Умитака Мару», крейсирующее в районе Онагавы, передает нам данные о температуре и плотности воды, необходимые для определения нужного количества балласта для «ФНРС-ІІІ».
Заграничные экспедиции богаты неожиданностями. В Португалии наши матросы таскали на спине мешки с чугунной дробью; в Японии нам пришлось нанимать местную рабочую силу для того, чтобы снимать с моря «пенку»! Онагава — рыбацкий поселок с населением 25 000 человек, что для Японии немного, и всего с двумя, притом немощенными, улицами, по которым ездят велосипеды, а раз в полчаса с грохотом проносится грузовик. В порту, однако, жизнь кипит: приходят рыболовные суда, трюмы которых ломятся от уловов, а раз или два в день китобои доставляют на буксире туши китов, подводя их к плавучей базе, где они тут же разделываются и перерабатываются. Так вот эта база находилась всего в 50 метрах от «ФНРС-ІІІ» и отравляла нам воздух. Это во-первых. А во-вторых, все море вокруг было покрыто настолько толстым слоем жира, что наши аквалангисты не могли работать. Пришлось нам нанять японцев, которые длинными скребками очищали поверхность воды. Словом, пока мы готовились в гости к обитателям подводного мира, они навещали нас на поверхности в самых различных видах, особенно часто — я бы даже сказал чересчур — в виде знаменитых бифштексов из китового мяса.
К вечеру мы сбежали из вонючего порта и нашли прибежище в местной гостинице, где и получили свою долю экзотических впечатлений. Обычно в японских гостиницах чаны, исполняющие функцию ванн, ставятся по нескольку штук в одном помещении, чтобы клиенты, наслаждаясь купанием, могли одновременно получать удовольствие
Моему экипажу, состоявшему из четырех человек, отвели одну общую комнату, более просторную, чем моя. Вечерами, мы собирались в этой комнате и ужинали все вместе — одетые все шестеро в юката, мы усаживались на корточки вокруг длинного низкого стола и ловко орудовали знаменитыми палочками для еды. Пользоваться ими нетрудно, когда вам подают обычное японское блюдо вроде сырого цыпленка, рыбы или сырых овощей (все это нарезается мелкими кусочками); труднее приходилось, когда повар в порыве гостеприимства, достойного всяческих похвал, приготовлял для нас глазунью или бифштексы по-французски.
Любезность и радушие хозяев заставляли нас забыть о своем одиночестве. Нам было нечего читать, не было даже газет, и вообще из внешнего мира не поступало никаких новостей. Мы проводили вечера, обсуждая завтрашнюю работу.
Прошло четыре дня, и все приготовления на борту «ФНРС- ІІІ» были закончены. Мы предприняли первую вылазку, но, проведя в море всего около двенадцати часов, вернулись из-за непогоды. Лишь два дня спустя мне удалось наконец совершить погружение в обществе журналиста из «Асахи Симбун», которому по вполне понятным соображениям была предоставлена возможность первым составить мне компанию.
Мы рассчитывали опуститься на дно на глубине 3000 метров, но нам это не удалось; в тот день я испытал величайшее унижение в своей жизни. Даже когда мне приходилось прерывать погружение из-за неисправности механизмов или электрооборудования, меня это выводило из себя; представьте же себе мое отчаяние, когда я понял, что погружение не удастся довести до конца из-за моей ошибки в управлении батискафом!
На приборной доске «ФНРС-ІІІ» имелись две кнопки, управляющие сбросом балласта. Одна из них отключала электромагниты малых люков, бункера начинали постепенно освобождаться от балласта, и спуск батискафа замедлялся. Вторая кнопка, расположенная рядом, отключала другую группу электромагнитов, отчего открывались большие люки на дне бункеров, и батискаф почти мгновенно сбрасывал весь балласт. Во время погружения я обычно выключал свет в кабине, чтобы наблюдатель лучше видел то, что происходит за иллюминатором. Однако в темноте нетрудно ошибиться кнопкой, поэтому я заказал на верфи небольшую откидную крышку из плексигласа, прикрывающую обе кнопки; в ней должны были проделать отверстие против кнопки, управляющей маневровым сбросом балласта, а для того чтобы нажать кнопку аварийного сброса, нужно было откинуть крышку. Возможно, я плохо составил задание; так или иначе, в полученной крышке я обнаружил Два отверстия. Пусть заклеят второе отверстие клейкой лентой, решил я, и отдал соответствующее распоряжение, но не проверил, выполнили ли его. И вот в тот день, достигнув глубины 1200 метров и желая замедлить погружение, я стал ощупью искать отверстие и, наткнувшись на него, без колебаний нажал находившуюся за ним кнопку. Я тут же понял свою ошибку, но было поздно: прощай балласт и вся дробь! Мы быстро пошли вверх. Журналист, говоривший только по-японски, ни о чем не спросил и даже не обернулся. Вернувшись на поверхность и обнаружив, что так и не побывал на дне, он, вероятно, расстроился. Однако это не помешало ему написать восторженную статью.
Несколько дней спустя я расквитался с враждебно настроенной судьбой, благополучно посадив «ФНРС-ІІІ» на дно на глубине 3000 метров. Со мной был профессор Сасаки. Судя по тому, что он потом написал о батискафе — а к его мнению присоединились и все его коллеги, совершившие погружения в ту экспедицию, — наш аппарат полностью оправдал ожидания ученого. «Я ступил на борт «ФНРС-ІІІ» с полным доверием к нему,— писал Сасаки,— а вот «Куросио», на котором я погружался несколько лет назад, показался мне не слишком надежным снарядом».