Двадцать шестой

Данилова Мария

– А что там? – спросила Ася. – Пожалуйста, скажи, что там. А то мне ничего не видно.

Девочка повернулась к Асе, и баранки синхронно качнулись у нее за ушами. Она посмотрела на Асю строго, насупившись.

– Первый звонок.

И действительно, вскоре утих торжественный голос директрисы, послышался звон, сначала совсем издалека, а потом громче, громче, затем раздались аплодисменты и радостные возгласы. Из-за цветов, которые прочно застилали Асе горизонт, она не смогла разглядеть ни счастливицу девочку, которую выбрали для первого звонка, ни лица старшеклассника, который нес ее на плече, и взгляд ее ухватил только его темно-синюю спину и колокол с красным бархатным бантом.

Потом все вокруг

замельтешило, властный женский голос стал выкрикивать фамилии детей, Асю вытолкнули куда-то вперед, и кто-то взял ее за руку. Она подняла глаза и увидела рядом с собой старшеклассника – высокого, лопоухого, с пионерским галстуком поверх пиджака.

Старшеклассник ничего не сказал Асе, просто молча повел ее внутрь школы.

Асю поглотил водоворот белых бантов, новых, пахнущих дерматином одинаковых синих ранцев с грибочком, которые выдавали в этом году во всех детских садах района, и этих исполинских гладиолусов, будь они неладны. На какое-то мгновение Ася выскользнула из руки старшеклассника, но потом снова нащупала ее, вцепилась крепко и пошла за ним. Когда у лестницы толчея чуть схлынула, Ася взглянула на своего проводника и с ужасом обнаружила, что это был совсем другой парень – темноволосый, в очках, тоже в галстуке, но завязанном неопрятно, наперекосяк.

– Ой, а ты кто? – усмехнулся темноволосый.

– Ася, – прошепелявила она. – А тот, другой мальчик, где?

Темноволосый пожал плечами.

– Ладно, беги, первоклашкам на второй этаж, – бросил он и растворился в толпе.

Ася никуда не пошла. Она села на середину самой первой ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, положила рядом букет, аккуратно расправила на коленях белый фартук, чтобы тот, не дай бог, не помялся, и заревела.

Мимо нее проносились другие первоклашки в белом и синем, топоча ногами, шурша оберткой от цветов, подметая букетами лестницу, а Ася все плакала, потому что совсем не так должен был начаться ее первый день в школе, самый счастливый день ее жизни. Она была совсем одна, не знала, куда идти, а один из георгинов, фиолетовый, самый красивый, надломился в толчее, и вот-вот должен был отвалиться. Наконец какая-то старшеклассница заметила одинокую рыдающую девочку, позвала учителей, и всхлипывающую Асю подвели к двери с табличкой «1 Б».

Ася вошла в класс, сделала пару несмелых шагов и замерла. Все дети уже заняли места за партами, вытянувшись по струнке, положив руки перед собой, как подобает, одну на другую, и смотрели благоговейно и преданно на учительницу. В центре класса Ася разглядела Гришу Школьника, сына тети Жени, но тот сидел рядом с белобрысым мальчиком и, кроме как взглядом, полным сочувствия, ничем ей помочь не мог. Ася собралась разрыдаться по новой, потому что свободных мест она нигде не заметила, и стало очевидно, что жизнь ее, в общем-то, закончилась, даже толком не начавшись.

– А это кто у нас?

Ася обернулась на голос. Около стола, в ярких лучах солнца, падающих из окна, возвышалась учительница. Она была не то что полная, а скорее квадратная, как буфет в родительской комнате. И костюм ее – длинная юбка и пиджак – был такого же коричневого цвета. У нее было короткое каре, причесанное на косой пробор, строгий взгляд и поджатые в узкую полоску губы.

– Ты почему опаздываешь? – спросила учительница, и голова ее мелко затряслась.

Ася съежилась еще сильнее, прячась за свой букет, и всхлипнула:

– Я потерялась.

– Ладно, не расстраивайся, – сказала учительница. Голос у нее был тонкий и неприятный, с отзвуком металла. – Меня зовут Раиса Григорьевна. А ты, наверное, Авербах?

Ася кивнула.

– Давай подумаем, куда мы тебя посадим.

Ася медленно ступала между рядов под пристальным взглядом тридцати пар глаз, сутулясь под тяжестью рук учительницы, лежащих

на плечах. Кто-то из одноклассников смотрел на Асю с состраданием, кто-то с испугом, а кто-то наверняка мысленно благодарил судьбу, что такая беда – потеряться, опоздать на самый первый урок, пустить слезу перед всем классом – произошла не с ним. Мест не было.

Ася держалась как могла, но чувствовала, что еще чуть-чуть – и разревется в голос, потому что вот он, настал конец света, как вдруг с последней парты взметнулась вверх рука и застыла под картой необъятной советской родины, висящей на стене.

– А можно она со мной сядет? Я подвинусь, – это была та долговязая девочка с линейки.

Девочка спешно подвинулась на край стула, а только что выданный букварь переложила на середину парты, ближе к соседу, чтобы высвободить для Аси угол.

Раиса Григорьевна недовольно посмотрела на столь дерзкое проявление инициативы, но, окинув класс взглядом еще раз, убедилась, что свободных мест действительно нет, и кивнула.

– Хорошо. Временно посидишь тут.

Пока Ася усаживалась, учительница властным движением вытащила из ее запотевшей ладошки цветы и зашагала к своему столу, на котором таких букетов лежала уже целая гора.

– Меня зовут Наташа, – шепнула долговязая девочка так же строго, как до этого на линейке. – Давай дружить.

Ася, никогда не знавшая ни детского сада, ни секций, ни кружков и не приобщенная, как выразилась директриса, когда Асю записывали в школу, к коллективу, слабо представляла, как заводить друзей и как строить отношения со сверстниками. С детьми она общалась мало, в основном с Гришей, когда ходили к нему в гости. Самым главным Асиным другом был дедушка, бесконечно любящий, безгранично преданный, ее вечный спутник, компаньон, соучастник всех игр и затей. И Ася усвоила, что друзей не выбирают, не ищут, не добиваются, не сходятся-расходятся с ними, нет – друзья посылаются свыше, предоставляются самой жизнью, и тебе только и остается, что принять эту дружбу и ответить тем же.

Так случилось и тут: друг появился в первый же школьный день, в тот самый момент, когда было очень нужно, друг спас, друг был познан в самой что ни на есть беде. И Ася, как девочка благородная и ответственная, приняла хмурую, несуразную Наташу на должность своего лучшего друга без всяких вопросов и сомнений. И сама тоже заступила на пост Наташиного друга и стала служить ей, как говорилось в сказках, верой и правдой, потому что разве не так устроена жизнь?

Через несколько дней Ася позвала Наташу в гости, и, когда дедушка вел их из школы домой, слово за слово выяснилось, что Наташина мама работает педиатром в районной поликлинике, и хоть и обслуживает другой участок, несколько раз приходила на вызов к маленькой Асе, когда заменяла коллегу.

– Я Марину Юрьевну прекрасно помню, – улыбнулся дедушка. – Ася нашего участкового всегда боялась, а к твоей маме сразу пошла и даже горло показала.

Девочки так и остались сидеть за одной партой. Оказалось, что в суматохе первого дня в класс к Раисе Григорьевне забрел один вэшка, и когда его вернули по месту прописки, освободилась место, и Наташиного соседа отсадили.

По утрам Наташа поджидала Асю у школьного крыльца, перенимала ее из рук дедушки, и внутрь входили вместе. Они бежали в раздевалку и, пока стягивали рейтузы и надевали сменку, скороговоркой выбалтывали друг другу события вчерашнего дня: Ася ходила на занятие в изостудию и рисовала закат, а Наташа напортачила в домашке по математике, и пришлось вырвать из тетради целых два листа и писать заново, а потом вставлять новые двойные, чтобы Раиса не заметила. Куртки и пальтишки они всегда вешали на соседние крючки, Наташины, правда, всегда смотрелись тусклей и грустней, потому что та за кем только не донашивала.