Дважды разыскиваемые
Шрифт:
– Теперь - Робис.
– Робис пониже ростом. Уже в плечах. Однако тоже красавец… - Капитолина Аркадьевна помолчала секунду-другую.
– Застенчивый. Девушек сторонится. Только со мной любил разговаривать. Все рассказывал о своей матери. Какая она хорошая и добрая!.. Отца у него нет. Погиб на войне.
«У Цыбина тоже отец погиб, - отметил про себя Сорокин и неожиданно замер, почувствовав сильный прилив крови к вискам. Потом схватил карандаш, лежащий на столе, извлек из кармана блокнот, торопливо написал: «Робис».
– Робис… Борис? Ну да! Как это я
Капитолина Аркадьевна тронула Сорокина за рукав, спросила с заметной тревогой в голосе:
– Что-нибудь случилось, Николас?
Сорокин задал встречный вопрос. Правда, не с таким интересом, с каким задала Капитолина Аркадьевна.
– Настоящее имя Робиса - Борис? Так?
– Да-да, Робис это Борис. Геша так его и представлял, когда привел ко мне. Вы его знаете?
– Немного… Следующий - Кажик?
Кажик не расшифровывался, однако Сорокин не сомневался, что Капитолина Аркадьевна так называла Женьку Боброва. Приметы, которые она перечислила, подтверждали это.
«Кто же Лико?
– вернулся Сорокин к первому имени.- Может быть, Алик? Ладно. Разберусь после».
Оставался Жора. Этот человек, судя по характеристике Капитолины Аркадьевны, был худощавым, стройным парнем лет восемнадцати с «голубыми-голубыми» глазами и «очень чувственным ртом».
Девушки, которые приходили с друзьями Гирина, оказались удивительно похожими. У всех были рыжие волосы, сильно накрашенные губы и ресницы, все были подстрижены под мальчишек. Правда, одна девушка отличалась тем, что имела на правой щеке мушку. К сожалению, Капитолина Аркадьевна не могла сказать: была эта мушка «живой» или «подсаженной».
Сорокин снова заинтересовался Гириным.
– Что же все-таки отвечал вам Геша, когда вы предлагали ему работать?
– Сперва говорил, что не может найти подходящего места,- вздохнула Капитолина Аркадьевна.- Затем стал ссылаться на плохое здоровье. Сейчас отделывается шутками: «Работа - не волк, в лес не убежит». Представляете?
– У него нет родителей? Или они тяжело больные люди?
– Есть, есть, как же!-сделала страшные глаза Капитолина Аркадьевна.
– Это такие здоровые люди, что они всех нас переживут… В колхозе работают. Отец - трактористом, мать - дояркой. Зарабатывают тысячи, и прислать сыну сотню-другую для них ничего не стоит… Жадные!
– Может быть, наоборот?
– Как это?
– Стоит ли тратить деньги на бездельника?
– Пожалуй, не стоит, - неожиданно согласилась Капитолина Аркадьевна.
– Ах, как я сожалею, что тратила на него деньги, ах, как сожалею! Мне бы нужно сразу поставить его на место… Что он натворил?
– Не хочу опережать события, - сказал Сорокин.
– Однако дело может закончиться скамьей подсудимых.
– Боже мой, боже мой!
– воскликнула Капитолина Аркадьевна.
– Вообще-то - очень романтично!.. Ах, почему мне не двадцать лет? Николас, я бы тоже рискнула…
– Вы ничего больше не можете сообщить мне?
– поднялся Сорокин.
– Не знаю….
– Благодарю за беседу.
– Подождите.
– Капитолина Аркадьевна встала, прошла в соседнюю комнату и через минуту вернулась оттуда с финским ножом.- Это его,- сказала она.- Может, понадобится вам.
– Да.
«Кажется, это тот самый нож, которым преступники угрожали таксистам. Если это так, то дело будет закончено в два-три дня. Никто из преступников не сможет уйти от наказания».
– Разрешите осмотреть комнату Геши?
– Пожалуйста, пожалуйста! Делайте, что хотите! Ах, как это романтично! Ах, как это романтично!
«Богато же ты обставила жилье племянничка», - покосился Сорокин на Капитолину Аркадьевну, когда они прошли в соседнюю комнату.
По-видимому, раньше это был кабинет профессора. У широкого венецианского окна возвышался массивный ореховый письменный стол. Всю стену занимал книжный шкаф, на котором распластал метровые крылья орел. Около письменного стола стояли два кресла. На одном валялись мужские брюки, рубашка, носки. Вдоль стены вытянулся диван, служивший, по всей вероятности, кроватью. Из-под него выглядывали запыленные туфли.
– Геша ужасно неряшливый, - сказала Капитолина Аркадьевна.- Ах, как я не люблю неряшливых мужчин! У меня холодеет все внутри, когда я вижу небритого! Геша по нескольку дней не бреется. Он так опускается временами! Ах, как он опускается временами!
– Действительно, это ужасно, - проговорил Сорокин, чтобы только поддержать разговор.
– Не подумайте, что у меня нет к нему родственных чувств. Просто я хочу, чтобы он ушел от меня. Вы понимаете? Хочу, чтобы его здесь не было. Я не могу больше видеть, как он веселится в доме со своими вертихвостками. Ах, как я разочарована в нем, Николас! Ах, как я разочарована! Это не выразить словами.
– Вы правы.
– Права, Николас, ах, как я права! В последнее время у него появились деньги. Это, наверное, как раз то, что вам надо. Вы не церемоньтесь с ним. Откуда, скажите, появились у него деньги? Я сойду с ума, если вы посадите его в тюрьму, говорю вам прямо. Если виновен, конечно, пусть посидит. Может, образумится… Вы уже уходите? Я сейчас приготовлю кофе.
– Спасибо. Я спешу.
– Ну что вы, Николас, побудьте еще немного. Я так давно не разговаривала с настоящим мужчиной. Ах, как давно я не разговаривала с настоящим мужчиной. Может, выпьете рюмочку рома?
– Нет-нет… До свидания.
– До свидания… Ах, эта служба! Я ненавижу службу! Мой покойный профессор день и ночь был на службе… Забудьте о делах, отдохните. У меня есть отличнейший ром. Честное слово.
– Не могу, Капитолина Аркадьевна.
– Ну, если не можете… До свидания..,
10.
– Вам кого?
– Виктора Савельевича.
– Его нет дома.
– На работе?
– Нет. Ушел в город… Сменщик, что ли, заболел. Женщина, говорившая с Сорокиным, захлопнула калитку, пошла назад к крыльцу.