Дважды рожденный
Шрифт:
Глава 31
Сам переход оказался неуловим и моментален. Словно кто-то переключил картинку. Только не на экране, а в мироздании. Только что они летели в ночном небе Мира, раз, и вот уже вокруг чернел бескрайней громадой, подсвеченный разрядами тысяч исполинских, ветвистых молний грозовой фронт. По крайней мере, такая ассоциация возникла в голове у Марта при первом взгляде на творящийся вокруг первозданный хаос, клубившийся бесчисленными глыбами туч.
И этому разгулу стихий не видно было ни конца, ни края. Разве что перед носом корабля просвечивало некое подобие узкого
В кабине царила темнота, разгоняемая ежесекундно столбами белого сияния, лишь приборы привычно и мирно подсвечивались зеленым, да экраны сдержанно сияли, переключившись в щадящий зрение ночной режим. Несмотря на отличную изоляцию и герметичность, внутри сразу запахло озоном. От оглушающего шума непрерывной канонадой гремящих громовых раскатов весь шаттл сотрясался, как живое существо.
— Это лимб[1], в нем столько первозданной силы, что хватило бы на сотворение тысяч ярчайших звезд, — сквозь грохот от ударов молний и помехи до него донесся по внутренней связи негромкий голос Розы. — Я каждый раз смотрю на него как в первый. Он невероятен.
— Как ты сказала — лимб? Что это значит?
— Так его называют наши ученые. Я небольшой специалист, нам давали о лимбе один сокращенный ознакомительный курс для младшего летного состава, и все. Но если правильно помню, само слово из латыни. Означает край или предел. Потому и все миры-осколки составляют За-пределье.
— И что, каждый переход вот так обставлен?
— Да. Всегда тучи, молнии и узкий просвет впереди.
— Нас капитально тянет штормовой поток, как обдув в аэротрубе, только попутный. Датчики показывают скорость ветра — сто десять км. Главное, чтобы фюзеляж и винты выдержали нагрузку. Как думаешь, сколько нам еще лететь?
— Трудно сказать. Проход через туннель всегда уникален и неповторим. Но обычно длится не больше часа. Хотя, старые летчики всякое рассказывали. Но это могли быть просто байки для новичков… Знаешь, про блуждания долгими неделями и все такое… Иногда хватает и минуты, — помолчав, она с тревогой спросила о том, что ее действительно волновало, — Как ты думаешь, Март, «черные» погонятся за нами?
— Почти наверняка. Им явно невыгодно, чтобы мы добрались до Ганзы и сообщили всем о начавшемся вторжении.
— Что же делать? До следующего створа лететь несколько сот километров. Мы проходили за три часа… Они нас догонят и…
— А вот это вряд ли! У шаттла скорость втрое, даже почти в четыре раза выше химмелна. Доберемся до точки минут за сорок. Что же до «черных»… Смотри, какой-то выигрыш по времени у нас будет наверняка. Они же не обгонят нас в туннеле?
— Насколько знаю, всегда соблюдается очередность, но это же лимб…
— Отставить панику. Все будет нормально. Когда выберемся в обычное пространство, постараемся спрятаться или удрать. А не получится — вступим в бой. БКО, то есть бортовой комплекс обороны, у нас серьезный. И полностью снаряжен. Пушка вращается на триста шестьдесят градусов. Отобьемся.
Уверенно прозвучавшие слова не слишком убедили рахдонитку. Но она не стала возражать, предпочтя оставить мрачные мысли при себе.
Летчик обратил внимание на котенка, который, поднявшись на все четыре лапы, завороженно
Он погладил зверя по спине, и руку приятно защекотали покалывания электрических разрядов. Восприятие раздвоилось. Он одновременно увидел мир и глазами кота, и своим зрением. Но даже не это чудесное событие потрясло его больше всего. А развернувшаяся вокруг фантасмагория красок. Уходящие в бесконечность огромные облака, сбитые в плотную, почти вещественную массу, оказались пронизаны мириадами сияющих всеми цветами спектра искривленных линий и точек, напоминающих маленькие солнца или шаровые молнии, с поверхности которых стекали потоки плазмы.
Созерцание этого феноменального зрелища вызвало у Вахрамеева сильнейшую головную боль, под веки словно насыпали раскаленного песка, а все тело сковала судорога. Он начал задыхаться, сердце резко ускорило свой ритм, загоняя его куда-то в запредельные режимы. Он попытался оторвать руку от меха, но не смог.
«Я сейчас сдохну», — продолжая упорно бороться, со злостью подумал он, и внезапно все кончилось. Курсант, поняв, как туго пришлось его напарнику, сам отодвинулся в сторону и теперь осторожно вылизывал скрюченные пальцы Марта шершавым языком.
«Значит, поживем еще. Спасибо тебе, братишка. Выручил ты меня», — подумал он с благодарностью и ощутил отклик-образ. Незнакомая и смертельно опасная для большинства живых пустыня, пронизанная сияющими линиями и точками, уютная и безопасная пещерка, где рядом мама, вернувшаяся с охоты и теперь кормящая своих недавно открывших глаза котят. Март понял, что это воспоминания Курсанта, наверное, самые лучшие, самые радостные и теплые из всей его маленькой жизни. И он поделился ими с другом, чтобы поддержать в тяжелый момент.
Вахрамеев, страдальчески поморщившись, прикрыл глаза, давая им отдохнуть. Кот, деловито перескочив через центральный пьедестал, шустро взобрался к нему на плечо и принялся мягко и как-то очень успокаивающе мурча, тереться своей ушастой головой о его затылок и шею. И это реально помогло. Боль, растворяясь, уходила, оставляя горьковатое, с металлическим привкусом во рту от крови из прокушенной губы.
Март смог, наконец, расслабить одеревеневшую спину и откинуться в командирском кресле, приоткрыв все еще страдающие, словно от ожога, глаза. И сквозь причудливую сеть разрядов, озаряющих чернеющие облачные громады, ему показалось, что он разглядел едва уловимые отсветы тех многоцветных линий, что так отчетливо видел недавно. Котенок, уразумев, что все вернулось в относительную норму, одним прыжком перемахнул обратно на свое место.
«Надеюсь, больше таких ощущений мне не придется переживать. Они буквально травмируют мою исключительно устойчивую, но все равно нежную и ранимую психику. Лишь бы от этих мистических странностей был прок… одно ясно, кот у меня совсем не простой. Розенберг определенно знал, что вез в тайнике. Жаль, его уже не расспросить. Зато можно попробовать пообщаться с самим Курсантом».
— Март, с тобой все в порядке? — услышал он в наушниках полный тревоги голос Розы.
— Бывало и лучше, но это не точно…