Две Ревекки
Шрифт:
Анна Петровна несколько секунд, не садясь, смотрела молча на говорившую, словно не понимая ее слов, наконец чуть слышно произнесла:
— Подлая!
Очевидно, это донеслось до слуха Ревекки и странно ее обрадовало. Быстро и ласково пересев на диван, рядом с Яхонтовой, она взяла ту за руку и почти насильно опустила обратно на подушки. Глаза ее весело и зло блестели, но голос звучал по-прежнему чисто и простодушно.
— Вы любите Достоевского, не правда ли? Я так рада, потому что сама его обожаю! И вы так похожи на его героинь, на разных генеральских и губернаторских дочек!.. Напрасно вы на меня гневаетесь: я не ищу вам зла.
Она не выпускала руки Анны Петровны,
— Что вы со мной делаете? Я вас умоляю сказать: безумны ли вы или надо издеваетесь? Может быть, я сама сошла с ума или вижу сон? Скажите, любит ли вас Стремин и что вы сделали, чтобы так привязать его к себе? Видите, я совершенно откровенна с вами. Будьте и вы со мною такою же! Вы добрая девушка, иначе к вам не стал бы так хорошо относиться Павел Михайлович. Конечно, вы со странностями, но вы добрая, я это вижу, и вы скажете мне, разрешите мое сомненье. Я ведь за этим и приехала сюда, чтобы видеть вас, спросить…
— Я это знаю.
— Простите, может быть, я сказала что-нибудь лишнее: я ведь нервна, вы сами понимаете. Но вы не обращайте внимания и скажите: любит ли меня Андрей Викторович?
— Разве вы сами этого не знаете?
— Нет.
— И знать очень хотите?
— Очень, очень! Больше всего на свете! — воскликнула Анна Петровна, пристально глядя на Ревекку. Та отвела свои глаза, усмехнулась слегка и, проворно встав, сказала:
— Подождите немного: через минуту я вернусь и дам вам ответ!
Яхонтова так и осталась сидеть, не спуская глаз с дверей, за которыми скрылась хозяйка. Молчал и Травин. В двери не стучали, они прямо отворились, и девица Штек ввела за руку Стремина.
— Вот кто может ответить вам на ваш вопрос.
Анна Петровна вскочила, возмущенная:
— Что это, Павел Михайлович? Я попала в ловушку? Откуда взялся Андрей Викторович? Неужели он слышал весь наш разговор?
Андрей Викторович, очевидно, также не был предупрежден, что здесь находятся гости; он смутился и неловко раскланивался. Ревекка, введя офицера, тотчас села опять на диван рядом с Яхонтовой, улыбаясь и, видимо, очень довольная. Анна Петровна опять села, нахмурившись и сжав губы; она подняла было руку, будто для того, чтобы закрыться вуалью, но снова ее опустила. Обе девушки внимательно смотрели на Стремина, и Павлу Михайловичу пришло в голову, как они не похожи друг на друга, хотя он не знал, зачем было бы необходимо подобное сродство.
Вдруг Ревекка, порыжев от румянца, обратилась прямо к стоявшему у косяка Андрею Викторовичу:
— Андрей Викторович, скажите по совести, любите ли вы Анну Петровну Яхонтову? — ну, вы понимаете, про какую любовь я говорю.
Все вздрогнули, как от пушечного выстрела. Стремин побледнел ужасно, у него так затрясся подбородок, что он принужден был сдержать его рукою. Шпоры тихонько бряцали, хотя ногами он не шевелил. Одна Ревекка сохраняла спокойствие и даже известную веселость. Все также глядя на Стремина, она продолжала:
— Вы видите, как все взволнованы, как расстроена Анна Петровна. Не медлите ответом.
— Я не знаю, право… это все так неожиданно, — бормотал молодой человек.
— Фуй, как нехорошо отвиливать! Ну, я переменю вопрос: кого из нас двоих вы любите по-настоящему, меня или ее? На выбор! — и девушка даже указала рукой на соседку.
Анна Петровна опять вскочила и прокричала:
— Стремин, я вам запрещаю отвечать. Если
— Чудачка! — тихонько сказала Ревекка, пожав плечами.
— Анна Петровна! — начал было очень громко офицер, но Яхонтова вдруг закрыла лицо обеими руками и зарыдала. Молодые люди бросились за водой, а Ревекка сидела, с упрямством смотря вниз, и заплетала скатертную бахрому в косички.
— Проводите меня! — обратилась Анна Петровна к Стремину, когда припадок слез прошел, и, простившись с Павлом Михайловичем, вышла в сопровождении офицера.
Глава 8
Ревекка все сидела, заплетая косички на скатерти. Травину казалось, что совершилось что-то непоправимое и что он чуть как-то виноват. Он молча мазал масло на хлеб и ел кусок за куском, будто собираясь доесть все, что осталось. В комнате становилось темновато.
— Андрей Викторович вернется сюда сегодня?
— Не знаю, он ничего не говорил.
— Ничего не вышло из сегодняшнего вечера.
— Да ничего и не могло выйти!
— Отчасти вы сами виноваты, Ревекка Семеновна, взяли такой странный тон…
Ревекка придвинула к Травину тарелочку с печеньем и себе налила чашку. Помолчав, она вдруг ответила, хотя Павел Михайлович сам почти позабыл про свои слова.
— Вы говорите, странный тон? По-моему, у меня нет никакого тона. Всех это удивляет, вот и вас удивило. Я думала, что вы вообще не удивляетесь. От скромности не удивляетесь. Кажется, считается неприличным говорить о самой себе, но уже подошел такой час откровений. Я не люблю сумерек, но в сумерки обыкновенно делают признания, особенно меланхолические люди. Я сама себя не знаю. Понравится мне герой или героиня в каком-нибудь романе Марлита, или Жан-Пауля [8] , или Достоевского, — и мне приятно им подражать. И жить легче, и вроде игры какой-то. Конечно, и по выбору можно было бы судить, что я за человек. Вероятно, я очень безлична, что так легко перенимаю вычитанные качества.
8
В написании имени немецкого сентименталиста и романтика Жан-Поля Рихтера (1763–1825) М. Кузмин использует буквенную транслитерацию французского псевдонима, взятого писателем в честь Ж.-Ж. Руссо, с тем чтобы отметить «немецкий лад» в речи Ревекки Штек (указывать таким способом на немецкое происхождение писателя было бы трюизмом). Примечательно, что в изданиях романа «Цветы, плоды и шипы, или Брачная жизнь, смерть и свадьба адвоката бедных Зибенкейза» 1899 и 1900 годов имя автора дается в привычной фонетической транслитерации: Жан-Поль Рихтер.
Девушка говорила вяло и равнодушно, все время не переставая пить чай и хрустеть печеньями. Травину казались ее слова неестественными и слишком литературными, хотя, по-видимому, Ревекка никогда не говорила так искренне, как теперь. Она между тем продолжала мечтательно:
— Одна история, не помню чья, не выходит у меня из головы, несколько сентиментальная, но трогательная. Может быть, я ее особенно запомнила потому, что героиню там зовут Ревеккой, как и меня…
— Ревеккой?
— Да. Это была любовная история, всех осложнений которой я уже не помню, но девушка, Ревекка, решила пожертвовать собою для счастья того, кого она любила. Она утопилась в Иматре. А тот человек был успокоен, спасен как-то, так что эта смерть была не напрасной.