Две жизни. Часть 3

Антарова Конкордия

Когда я вошёл в столовую, первой меня приветствовала Андреева.

– Ах, мистер шило-граф, до чего же вы изменились и похорошели за то время, что я вас не видела. Уж не купаетесь ли вы в нижнем озере?

– Вы очень точно угадали, Наталия Владимировна. Я выкупался сегодня в холодном озере, и переживания мои напоминают, по всей вероятности, чувства лохматого пуделя, брошенного с печки в замерзающий пруд. Хорошеют ли от этого, я не знаю, ещё не имел случая понаблюдать.

– Ох, уж эти мне писатели, – вздохнула она, притворно делая несчастную гримасу. И вдруг как-то наморщила брови, распустила губы и придала доброе-предоброе выражение всему своему резковатому лицу – ни дать ни взять Ольденкотт.

Я

так и покатился со смеху. Тут же мне вспомнилось, как Флорентиец изображал в парке в К. английского лорда при встрече с друзьями моего брата, молодыми поручиками, – и смеху моему не было удержу. Сама же Андреева мгновенно переменила игру лица на обычное своё выражение и наивно спрашивала Иллофиллиона, не знает ли он причины моего необычайного веселья. Иллофиллион ответил, что лично он не знает, но не сомневается, что это знает мистер Ольденкотт.

– О да, я знаю и не удивляюсь, что вашему другу смешно, – сказал входивший Ольденкотт. – Это так невообразимо – найти сходство со мной в лице Наталии Владимировны, что я и сам бы смеялся, если бы не боялся рассердить мою приятельницу.

Почему-то сегодня все окружающие вызывали во мне особенно острый интерес. До сих пор я общался в основном только с Бронским, помогавшим мне воспитывать моего птенца, и дружба наша всё возрастала. Благодаря его огромному знанию всего света и людей, которых он покорял своим талантом, а также благодаря его наблюдательности, внимательности и умению вовремя вспомнить нечто характерное из своих наблюдений, он был интереснейшим рассказчиком и педагогом. Он говорил всегда образно, красочно, по существу, и от общения с ним росло и моё собственное понимание искусства и людей.

Альвера Черджистона я встречал только за столом, как и некоторых других, с кем я познакомился вначале. До сих пор моё внимание останавливалось только на том, что говорили мне Иллофиллион или Франциск. Но сейчас, после своих вчерашних переживаний на лесной поляне и сегодняшнего купания, я стал пытливо всматриваться в целый ряд лиц сидевших со всех сторон людей.

Впервые я совершенно чётко осознал, что все собравшиеся в Общине люди живут так же своей внутренней, тайной для других жизнью и что их переживания здесь, вероятно, полны такими же чудесами, каким я вчера был свидетелем и даже действующим лицом.

Я слышал, что Андреева пишет труд огромного значения, что у неё есть своя особая миссия, для которой она здесь готовилась уже не раз, и теперь она снова готовится вынести в широкий мир целый поток новых знаний для людей. Услышанные же мной сегодня слова о ней Никито и Иллофиллиона ещё больше пробудили мой интерес. На ней остановились мои глаза, и я встретился с её взглядом, пристальным и… печальным.

Удивительно менялось это лицо! Точно вода на поверхности озера, оно отражало все колебания её духа. Только так недавно лицо это носило следы мальчишеской шаловливости, юмора, и черты его, грубоватые и нескладные, били в глаза своей непропорциональностью. А сейчас оно было тихо, спокойно, печально и – к моему изумлению – прекрасно. Я не могу подобрать иного слова. Оно было истинно прекрасно! Черты его смягчились, точно их покрыла волшебная вуаль доброты, и взгляд её не сверлил и не жёг, а точно любил, благословлял, преклонялся. Мудрость озаряла её лицо, и, если бы я в самом начале увидел такую Наталию Владимировну, я не узнал бы её потом в бурной и шумной подруге Ольденкотта. её обаяние и очарование заворожили меня, а когда я вдруг услышал вместо резковатого мягкий, бархатный голос, я даже в первый момент не сообразил, что это говорит именно она.

– Не каждому дано войти в комнату Али. Не каждому дано принять участие в наивысшей помощи человечеству. Путь радости – это путь людей вовсе не обязательно

совершенных, но непременно примирённых. А примирённые – это не только внешне спокойные, но и носящие мир внутри, в сердце. Можно быть преданным до конца, нести задачу большого значения, выполнять её успешно, и всё же не уметь подняться выше в степени своей гармонии. Не «шилами» вашими вы будете смотреть и видеть сегодня, но знанием, которое открыло вам живое, мирное сердце. Но печалиться о тех, чьи лица вам кажутся печальными, нет смысла. Чем печальнее встретившийся вам человек, – тем сильнее должна быть ваша радость, потому что только тогда он может переложить на вас часть своей скорби. Скорбь и страх умирают в присутствии Мудрости. Не обо мне и моих тайнах думайте, но о тех минутах счастья, когда вы сможете находиться в полном самообладании рядом с любым человеком. Только тогда вы будете помощью всем нуждающимся в гармонии, когда научитесь радоваться, встречая печальных.

Андреева говорила тихо, голос её тонул в общем шуме, но я слышал каждое её слово так чётко, как будто бы она говорила мне прямо в ухо.

Завтрак кончался, когда я увидел подходившего к нам Никито. И снова смутное чувство, что я вижу этого человека не впервые, охватило меня. Пока он здоровался с Кастандой и Андреевой, я всё присматривался к нему, но никак не мог решить, где бы я мог его видеть. Среди встреч последних месяцев я такого лица не помнил. А между тем чувство близости к нему сейчас было во мне ещё живее, чем у озера.

Простившись с Андреевой, которую я сердечно поблагодарил за её слова, я поспешил за Иллофиллионом и Никито, уже вышедшими на аллею стройных и высоченных пальм. Мои друзья уже дошли по аллее до самого конца парка и повернули влево, на узкую тропу среди зарослей бамбука, который я до сих пор считал непроходимым.

– Вот так чудо, как здесь тенисто, прохладно! Вот где надо прятаться от жары. И как это мне не приходило в голову, что я могу найти проход в этих джунглях?

– Много раз ещё ты будешь так думать, Лёвушка, пока будешь жить в Общине. Так же ты будешь «открывать Америки» там, где раньше видел один лес или горы. Мало того, ты будешь знать прекрасно местоположение того или иного дома здесь, но, в зависимости от твоего внутреннего подъёма или падения, ты будешь или точно находить их, или абсолютно терять к ним путь. Не исключена возможность того, что в один прекрасный день ты не найдёшь дороги к островку Али и не сможешь пройти в его комнату. Чистота и бесстрашие – первые условия духовного зрения.

Таким образом, чем шире идёт раскрепощение в человеке, тем скорее все его качества переходят в аспекты Единого, пока – по восходящим ступеням освобождения – весь Единый в человеке не загорится огнём. И вот по этим-то ступеням и построены дома в Общине. Здесь вообще уже нельзя встретить человека, колеблющегося между злом и добром. Здесь живут только те, в ком все аспекты Единого открыты и движутся. Но так как нет ни одного человека, у которого процесс духовного освобождения происходил бы так же, как он идёт у другого, то путь Света приспособлен теми, кто пришёл к совершенству раньше, для самых разнообразных возможностей всех тех людей, кто идёт за ними или ищет духовного освобождения самостоятельно.

Сейчас мы входим в дома второй ступени. Их здесь семь. Почему их семь и почему каждый из них разного цвета, об этом вам скажет Иллофиллион, Лёвушка, когда для этого настанет пора.

При последних словах Никито мы вышли из бамбуковых зарослей и попали на чудесную поляну, где среди зелёного луга цвели самые разнообразные цветы. Многие из них были таких форм и красок, каких я ещё никогда не видел. Поляну пересекали в нескольких местах дорожки, лучеобразно расходившиеся в разных направлениях.