Две жизни. Часть 3
Шрифт:
Внезапно вся поляна покрылась, точно снежным облаком, белыми павлинами. Несколько мужских фигур, сообразно указаниям Франциска, разместили птиц в три кольца. Одно кольцо охватило клумбу жасминов, второе – по обе стороны стоявшего в центре Франциска – защищало все входы в дома больницы, а третье защищало все выходы в лес.
Люди держали в руках нечто вроде блестящих металлических сеток и разделяли собой каждый десяток павлинов. Присмотревшись к мужской фигуре, стоявшей на лесной дорожке прямо напротив Франциска, я узнал в ней Иллофиллиона. Зрелище было так захватывающе прекрасно и интересно, что мне надо было собрать все усилия, чтобы
Павлины сужали свой первый круг, образованный возле кустов жасмина и клумбы. Соответственно им и второй круг, где стояли друг против друга Франциск и Иллофиллион, также подвигался ближе к кустам. Одновременно и Иллофиллион и Франциск подняли руки вверх, и тут же я остолбенел. Лицо Иллофиллиона было грозно и повелительно, так повелительно, каким я и представить себе его не мог. Он был похож на Бога силы, которому ничто противостоять не может. А Франциск был похож на Бога любви, и такой любви-силы, которой тоже ничто противостоять не может.
В кустах раздался дикий вой. Это был вой ярости, бешенства, протеста. Оттуда выскочил карлик и бросился бежать. Но павлины сомкнулись горой, распустили свои хвосты и встали друг другу на спины, образовав белую стену, преградившую ему путь.
Тогда карлик бросился в образовавшееся с другой стороны павлиньего кольца отверстие и понёсся во всю прыть своих маленьких ножек прямо на Иллофиллиона, который схватил сетку, переброшенную ему ближайшим соседом, и накинул её на карлика, нёсшегося вперёд со всей яростью и доступной ему скоростью. Не ожидав преграды сверху, карлик упал на землю и дико взвыл – и как только могло так ужасающе громко и злобно выть такое маленькое существо! – и стал кататься по земле, всё больше запутываясь в сетке, которую он старался разорвать руками и ногами, грыз зубами и резал ножом, который появился в его руках, – я и не заметил, каким образом.
Иллофиллион протянул руку к катавшемуся у его ног клубку и сказал что-то очень повелительным тоном. Карлик, застывший было на миг, принялся снова ещё ужаснее выть, плеваться и, очевидно, проклинать. Иллофиллион подошёл ближе и опять что-то сказал. На этот раз в его тоне звучало предостережение. Карлик замолк, и вдруг лицо его озарилось буквально дьявольской улыбкой. Он весь собрался в комочек, быстрее молнии натянул тетиву лука и пустил стрелу прямо в грудь Иллофиллиону. Сестра Алдаз, юноша и я вскрикнули от ужаса. Алдаз закрыла лицо руками, я же попытался бежать на помощь, но не имел сил не только бежать, но даже не мог приподняться выше того, как сел в самом начале. Стрела внезапно взвилась вверх, и я ожидал увидеть её в темени Иллофиллиона. Но вместо этого она упала на поляну, как раз между Иллофиллионом и Франциском.
Снова раздался голос Иллофиллиона, но на этот раз я не узнал дорогого мне чудесного и мягкого голоса. Это было нечто вроде громовых раскатов. Как будто бы эхо присоединялось к каждому слову, усиливало его стократно и сливалось со всей природой.
Карлик задрожал. Я увидел, что сеть, в которой он запутался, начинает краснеть, точно накаляться. Увидев этот ужас, поняв, что он сгорит заживо, если не исполнит какого-то приказания Иллофиллиона, карлик принялся выбрасывать из своей одежды какие-то корешки, стрелы, свертки, сбросил лук, потом какие-то мешочки и посмотрел на Иллофиллиона.
Сеть продолжала накаляться. Иллофиллион ещё раз предупредил о чём-то карлика. Но тот отрицательно покачал головой. Тогда лицо Иллофиллиона
И карлик понял, что обмануть Иллофиллиона ему не удастся и что его смерть близка. Он встал на колени – лицо его, серое от страха, ужасное, было омерзительно – и выбросил из карманов несколько чёрных камешков. Пламя сетки, уже подходившее к несчастному, погасло. Иллофиллион подошёл вплотную к карлику, поднял сетку палочкой, которую вынул из-за пояса, отбросил её в сторону и накинул на карлика другую, которую ему снова подал его сосед. В ней карлик остался лежать у ног Иллофиллиона. Тут опять раздался вой из кустов, точно кого-то оплакивающий. В этом вое было столько отчаяния, что я весь внутренне сжался.
Франциск, стоявший до сих пор неподвижно, сделал несколько шагов по направлению к кустам, и птицы целой стаей двинулись за ним. Он остановился почти у самой клумбы и стал что-то говорить кому-то, мне невидимому.
Я не понимал этого языка и не мог угадать смысла того, что он говорил. Но интонация его голоса, бесконечная ласка, мир и доброта, которые слышались в нём, говорили моему сердцу, что его любовь и желание принести помощь не знают ни предела, ни отказа. Но что особенно поразило меня и запало мне в душу – это лицо Франциска. Ах, сколько раз потом в трудные и опасные минуты жизни, и в моменты внутреннего разлада и смертной тоски вставало передо мной это бледное лицо в экстазе любви и доброты!
Бледный, с огромными синими глазами, испускавшими лучи, с улыбкой радости он протянул вперёд руку. Всей своей позой Франциск говорил: «Приди ко мне, и я утешу тебя».
Я увидел, как из кустов стал выползать на четвереньках второй карлик. Этот был ещё уродливее первого. Совершенно непропорционально сложённый, с огромной головой, сравнительно длинной талией и коротышками-ножками, он поднялся на ноги с трудом и пошёл прямо на Франциска, воя, точно собака по покойнику. Длинные руки его висели ниже коленей, челюсть с обнажёнными деснами выдавалась вперед; она у него была почти от уха и до уха. Это страшное, невообразимое человекоподобное чудовище не дошло до Франциска шагов трёх. Я ожидал, что тот сейчас же возьмёт его на руки, поднимет и приласкает. Но случилось иначе.
Первый карлик, сидящий в клетке, во всю мощь своей глотки стал что-то орать своему сподвижнику, показывая ему на стрелу, торчавшую посреди тропинки на поляне, и на те чёрные камешки, которые он выбросил из своих бездонных карманов. Второй карлик сначала слушал внимательно, приокрыв рот с уродливыми толстыми губами, потом взглянул на Франциска, отпрянул назад и завыл, закрывая глаза руками.
Первый карлик заорал ещё настойчивее. Франциск махнул на него слегка рукой, и тот замолк. И снова раздался голос, который я опять истолковал себе так: «Приди ко мне, и я утешу тебя».
Карлик, так же молниеносно, как это проделал несколько минут назад его товарищ, выпустил стрелу, но она упала на землю, вонзившись рядом с первой. Тут оба карлика точно с ума сошли. Они стали так выть и кататься по земле, кусая даже землю вокруг себя, что Франциск взял сетку из рук своего соседа и мягко, точно ватой, прикрыл ею урода.
Так же как и первый, второй карлик запутался в сети. Голос Франциска, точно арфа, звучал нежно и кротко, когда он подошёл к бесновавшемуся уроду и опять стал говорить ему что-то.