Двенадцать обреченных
Шрифт:
— Она оттуда не свалится?
Таня заглянула снизу (коробку я поставил на стеклянную полку):
— Там что-то приклеено.
Я взял коробку.
Приклеено. Конфетная бумажка, фантик. От конфеты «Коровка».
Вот и все. Послание отмечено тем же знаком.
— Телка. Я же тебе говорил. Сувенир, который прислали Полубеловой, — фаянсовая корова.
Таня пристально смотрела на меня, теребила халат на груди, шевелила губами.
— И что же? Что с тобой?
— Вот это я и забыла! Это слово. Нехорошо по ночам
— Пошли на диван! Рассказывай!
— Мы же вспоминали с ним Гагры! И всех нас. И как ходили в горы к Гиви. Он сначала все хвалил те времена. Юность комсомольскую, светлые дела! А потом как-то сказал, что ты, мол, все говоришь, что какие там все мы собрались хорошие веселые люди, как нам повезло, что мы все, не сговариваясь, встретились. И оказались все такие чуть не идеальные…
— Три пары приехали вместе…
— Да, все верно, но Сашка как-то неохотно, с брезгливостью сказал, что не все там были хорошие люди, а один мужик вообще сумасшедший.
— Кто?!
— Я расскажу, как он мне рассказывал. Мы же все выходили во двор, если помнишь, а мы — с ним. Он мне предложил в прятки сыграть. Конечно, он говорит, хотелось от всех спрятаться. Там сарай, коровник. Фонарь, он говорит, какой-то керосиновый. Он туда. А там под фонарем, глядит, один из семерых мужиков, наш, что с нами за столом только что сидел, совокупляется с телкой. Как это у вас, психиатров, называется? Ну, не важно. В общем, Сашка говорит, то ли он чем зашумел, то ли окликнул, только тот обернулся и они друг друга узнали. Сашка ушел в дом и меня увел. А тот потом как ни в чем не бывало.
— Кто?!
— Я спрашивала. Сашка говорит, что это теперь не важно, он мне привел пример, что не все такие идеальные там собрались, а тот вообще был чокнутый. Сашка знает.
— Больше того, Таня! Сашка знает маньяка! Отсюда и эти телки…
Загремел телефон.
— Да, он здесь, — сказала в трубку Таня.
Это была Света.
— Еле номер нашла. Догадалась. Андрей, Даня сбежала! Я виновата, задремала, так ведь скоро три часа. Удрала. Я знаю, что она побежала искать какого-то Скокова. Его адрес? Где? Я так поняла, что на квартире у Худур и Бориса. Деньги у меня… увела. Тыщ четыреста вроде. Ножик. Ты знаешь, где живут эти Худуры?
— Знаю. Сейчас туда мотану. Спасибо. Я буду звонить.
Таня наблюдала, как я собираюсь, с той же усталой улыбкой.
— И куда же?
— Пока к покойникам на дом. Надо эту чуму перехватить. — А может, она и права… нас, живых мужиков, трое осталось. Или Гешка…
— Нет, не Сашка, — улыбнулась Таня, — он самый из вас нормальный.
Глава 9
Я занял у Тани четыреста тыщ — больше у нее не было.
— Еще на книжке немного. Ритуальных. А ты разве
— Возьми часы. Новые, двести стоят.
— Да на кой черт. Ладно, оставайся живым и отдай мне долг… Мне звонить в милицию? Кто меня будет защищать?
Этого я не знал. Был почти уверен, что киллера (конечно, это был не сам Сашка, тем более не Генка) не хватит уже на второй заход. Он же выполнил почти все задание. И ему едва ли известно, что в двух случаях он промазал. Даже в трех. Хотя наше всеведающее телевидение успело сообщить еще вчера о взрыве на Плющихе со случайным покойником. И не сообщило о моем трупе. Может, ему некогда смотреть телепередачи? А сообщали ли по радио?
— Звони! — решил я. — Позвони, но расскажи только о коробке и им ее отдай.
— Соседка скажет, что у меня кто-то был.
— Мало ли. Ты не замужем. Наврешь. Только выбери себе любовника не из Москвы. С машиной.
— Сашку.
— Нет! Сашка нужен мне. Я знаю, что ты не веришь, но у меня по-другому пока не выходит. Может, мы с Даней сами изловим киллера сегодня же. Мне бы еще часов десять свободы.
— Какие вы все… — Таня стояла в дверях и смотрела мне вслед, — активные… живые какие-то. Сколько у меня кавалеров было, а? Одна маленькая ошибка — и вся жизнь побоку.
— Еще не вечер, — сказал я на прощание. Что я еще мог сказать?
Три часа тридцать минут. Почти не брезжит. Ночи уже длинные.
А далеко ехать. Аж ведь к Кунцеву. Отсюда далеко. Любой патруль прекратит мою «следовательскую» и всякую другую карьеру надолго или навсегда: никаких документов, в карманах пистолет и револьвер. И кусок хлеба с паштетом в промасленной бумажке.
Первая, вроде бы не служебная, машина пронеслась впритирку.
Длинные тени. Моя тень повесилась на стене дома, но это тень от обломанного сучка. Может, моя тень пугает водителей?
Пронеслась «скорая». Вспомнилось сразу: «И случайные прохожие кувыркаются в „неотложки“».
Да, я случайный прохожий. Я одинок. В Париже в этот час танцуют на набережных…
Вот еще одна. Тормозит. Тень «повешенного», весьма оживившись, встала на крышу «жигуленка».
— Куда?! Сколько?! Покажи!
Я показал. Я бы мог показать «трайдент».
— Отдавай сейчас, я посчитаю и подумаю.
Я достал браунинг. Их было двое: мужчина и женщина. Женщина спала.
— Это что?!
— Не хочешь добром — я доеду сам.
Он открыл дверцу.
— Никаких попыток свернуть к патрулям или к милицейской машине. Мне нечего терять. Доедем, я отпущу тебя. Даже дам денег. Я добрый бандит. Бандальеро.
И мы поехали.
Женщина не проснулась. Я сидел сзади и пытался не дремать. Шеф изредка косился, может быть, выбирая момент для провокации или диверсии. Летели тени и огни, огней становилось все меньше. Мы погружались в окраину, и я вдруг заметил знакомый дуб и четырнадцатиэтажку.