Двоеверие
Шрифт:
Машина затормозила недалеко от телеги. Изнутри вышел парень со светлой как пшеничное поле головой и белозубой улыбкой. Пусть и с автоматом, но лихо закинутым за спину, будто совсем не опасался нацеленного в него оружия. Подходя к работорговцам, он держал руки открытыми, но только лишь в знак уважения. В его глазах светился смешанный с добротой интерес.
– Тепла в дом!
В ответ плешивый смачно сплюнул себе под ноги. Никто из работорговцев оружия не опустил. Крестианцы, как правило, в одиночку не ездили и выбирались за стены Монастыря целыми караванами. Хотя этот, кажется, заявился один.
– Ну чего,
– Егор? – с сомнением присмотрелся плешивый. Дробовик едва опустился. Должно быть дела возле Кривды и вправду шли хорошо.
– Я тебя сразу узнал, ещё издали! Стареешь, Ефим, хватку теряешь, – опустил руки приезжий. – Чем нынче торгуешь? Всё той же рыбкой?
– Да, та-ак… – расплывчато протянул работорговец. – За что грошик дают, тем и барыжим.
– А сейчас со мной мен вести будешь? – крестианец, кажется, знал, какой товар везут в занавешенной клетке. Не успел Ефим толком сообразить, как дорогу новому покупателю заступил лысый.
– Не выйдет. Уезжай, казначей. Все сделки заключены и цена подошла.
– Алтын и две берегини… – развёл руками Ефим. Рита смекнула, что крестианцы выкупают рабов за хорошую цену.
– Достойно, – присвистнул Егор. – У тебя там, небось, целая клетка красавиц?
– Всё, что вдоль Кривды насобрали, да и в лесу маленько, – плешивый хоть скромничал, но на глазах веселел. Его прошлый покупатель крепко сжал челюсти, наверное, понял, что почти заключённая сделка уплывает из рук.
– Тогда показывай, – подступил Егор ближе к телеге.
– Продано! – встал перед ним лысый. В тот же миг добродушное выражение на лице крестианца растаяло. Он с прохладцей посмотрел на соперника.
– По рукам, значит, ударили и сговорились? – сказал он прямиком в глаза лысому, хотя на деле обращался к Ефиму.
– Нет, не успели мы! – поспешил с ответом работорговец. – Только зачали торговаться, а тут как раз ты, Егор! Смотри, смотри, Егорушка, товар знатный!
Брезент вновь откинулся, Рита встретилась глазами с крестианцем. Егор удивлённо поглядел на неё, но больше внимания уделил двум сжавшимся невегласе в углу.
– Ох и злодей ты, Ефим, – укорил он, глядя на девочку.
– Ну, злодей, пусть злодей. Злодеям тоже есть что-то надо, – притворно охал Ефим. Зря старался – крестианец с ним не друзья. Ещё недавно Егор улыбался, как светозарный Ярила, теперь же при виде пленниц помрачнел, словно Хорс.
Он протянул руки сквозь прутья и осторожно погладил по голове недоумку. Медведица не мешала.
– Кушаешь плохо? – спросил он у грязной девчонки.
– Без мамки пошти не дають… она за ягодхами на бог'ото пошла, ешо не вег'нулась. Я шду. На двег’ велено шдать. Мамка вег’нётся. Я шду. Тг’аву ем. Лепёшки из тг’авы тётка делат. Мамка вег'нётся, а я не в избе, и как? – разоткровенничалась она, словно почувствовала в нём близкую душу. Медведица укачивала ребёнка и тоже беззлобно смотрела на крестианца, пусть также хмуро, как и всегда.
– Это кто с тобой? – шёпотом спросил казначей.
– Тётка… Я не дуг’а, сказывай энтим, – пробурчала мелюзга через сопли. Рита видела, как убогость малявки тронула казначея, но от клетки он повернулся всё с той же улыбкой. Она никак не могла понять это преображение: крестианц жалел невегласе, но как с друзьями разговаривал с работорговцами.
– За каждую даю золотой. Итого: три алтына, – объявил он.
От радости рыжий ударил в ладоши, покупатель из Кроды враз помрачнел, Ефим гаденько ухмылялся. Хозяин клетки чересчур жаден. Будь он волком, так надорвался бы, сдох, но до последнего тащил в нору падаль.
– За бабёнку с девчонкой цена очень знатная. Но за охотницу алтын – мало будет. Любезный окудник мне за неё столько же предлагал.
– А теперь плачу больше! По алтыну за каждую и ещё три сверху даю за охотницу! – выступил крод. Пять золотых монет – щедрость невиданная! По всему стало ясно, цену лысый твёрдо решил перебить.
– Ну, а я налегке. Товара нет, зато деньги имеются. Семь за всех, – не моргнул крестианец.
Дело здесь было не в выгоде и не в сострадании. Большие банды работорговцев сновали вдоль Кривды и охотились на мужчин. Дельцы помельче, вроде Ефима, хватали недосмотренных детей и женщин, где-нибудь за границей селений. Если пленники попадали в Кроду, то их ждал рабский труд в угольных шахтах или жертвоприношение подземным богам.
– К чему торговаться? – отрезал крод. – И тебе и мне товар нужен, да так, что последний грош выложим. Плачу тринадцать алтынов и ещё пять берегинь серебром. Старуху с девкой можешь забирать в Монастырь, мне нужна только охотница. Без неё не вернусь. Соглашайся и расстанемся миром.
Егор и бровью не повёл на новую цену, но Рита враз поняла, что денег у него столько нет.
– Что за день! Что за день! – потирал руки Ефим. Рыжий детина за его спиной улыбался. Подлые люди всегда понимают, когда жертва у них на крючке. Будто признавая своё поражение, Егор развёл руками, как вдруг схватил окудника за кисть и ввернул ему запястье. Он спрятался за него, автомат соскользнул с плеча в руку, уже готовый к стрельбе, чёрное нацеленное дуло заставило торгашей попятиться от телеги.
– Ах ты паску-уда! – задёргался крод. Ефим остался хлопать глазами, его сынок осторожно принялся обходить Егора со стороны.
– Ну-ка тихо! – рявкнул Егор. – Ты, Ефим, мне не враг. Дела честно ведёшь. Хоть и паршивые это дела, стрелять таких надо!
– Не надо! Не надо стрелять! Мы ж свои, братья-торговцы, Егорушка! – вытянул руки в напёрстках Ефим и медленно положил дробовик на землю перед собой. При слове «братья» Егор скривился.
– Деньги берите: девять алтынов и шесть монет серебром. Пленницы пойдут только со мной – не иначе!
На минуту возле пруда все затихли. Ефим шевелил побледневшими от страха губами, его рыжий сынок медленно прокрадывался у клетки с пистолет-пулемётом, свободная рука окудника потянулась в карман. Этого движения Егор не заметил, только пленники в клетке увидели. Рита бросилась на решётку и во весь голос крикнула.
– Нож при окуднике!
В тот же миг окудник извернулся и оттолкнул Егора и выхватил отобранный у Риты нож. Рыжий детина вскинул пистолет-пулемёт. Рита сцапала его за шнурок ножен на шее сквозь прутья решётки и начала душить. Рыжий был намного сильнее, но она дотянулась до ножа и перерезала ему глотку. Ефим увидел кровь сына, подхватил с земли дробовик, но тут пистолет-пулемёт хлопнул в руке у рыжего. Очередь попала отцу в живот. С высоким заячьим визгом Ефим повалился на землю и скрючился.