Двоеверие
Шрифт:
– От щура достался, – Рита сглотнула: голос предательски высох.
– От кого? – не понял Егор. Рита попробовала припомнить подходящее слово на оседлом наречии.
– От отца.
– А-а… – понимающе протянул крестианец. – Хороший подарок, от хорошего человека.
– Нет, не хороший он был.
– А ещё кто-нибудь из родни у тебя ес-сть? – с натугой переключил Егор заевшую передачу. Машина ускорилась и покатилась ровнее, в окно проник лунный свет. Броненосец вынырнул из-под полога леса на травяной луг.
Лето угасало быстро, тоскливо.
Нужно что-то ответить. Рита совсем запуталась в чувствах, потому откровенно взболтнула.
– Моя почтенная мать здравствует и сыта. Отец сгинул в бою, но есть много родичей и сестра старшая.
– Строгая сестра у тебя? Это её ты испугалась, когда нож утонул?
– Нет! – Рита ответила слишком поспешно, и Егор улыбнулся. Как же чарующе он улыбается! Рита укололась об нож, чтобы совсем не одуреть. – Это не нож, а копьё. И за него я на всё бы пошла, – она замолчала, пристально глядя на крестианца. – За него даже жизни не жалко.
– Ну уж нет, никакие вещи жизни не стоят, – сказал он со знанием дела. – Часто в уплату товаров мне людей предлагали, но никто не властен владеть чужой жизнью. Жизнь – это дар, против которого восстают лишь мерзавцы. Они наказывают людей, у которых душа рвётся к свободе. Слабым жизнь и вовсе дана, чтобы им помогать и тем отличаться от зверя.
Егор оглянулся на Медведицу с недоумкой. Его слова прозвучали неясно для Риты. Строгость рода учила, что без племени – ты ничто. Если ты ошибёшься, то понесёшь наказание, каким бы постыдным или суровым его не назначили. Слабый же или вовсе калека сам должен понять, что он обуза для рода и уйти прочь. Брать в рабство, владеть оседлышами или просто жить рядом – достойны лишь сильные.
Рита сжала клинок, во все глаза глядя на крестианца. Никого из монастырских людей она ещё так близко не видела.
– Где вы живёте? Лесная община? По одежде вижу – не местная. Да и по повадкам тоже, – Егор, наверное, вспомнил, как Рита перерезала горло работорговцу. Машину качнуло, внутрь салона проник лунный свет. Рита отвела взгляд, опасаясь, что он отразится на дне её глаз.
– Стой, – протянула руку Медведица и тряхнула его за плечо. – Ты здеся нас ссаживай. Вот туточки, рядом. Мы вдоль речки пойдём, а там и Темнозорье.
Броненосец остановился, тётка дёрнула дверь,
– Племяннице твоей нужна помощь. Она слабоумная и голодает. Если уйдёшь…
Он оглянулся, дабы лишний раз убедиться, что девочка спит. Грудь недоумки под изношенной в клочья одеждой мерно вздымалась. – Если ей не помочь, следующую Зиму она может не пережить.
– В Монастырь не поедем, – грубо отрезала тётка.
– Не отказывайся. У нас есть лазарет, врачи и лекарства. Окрепните и отдохнёте – всё лучше, чем возвращаться в берлогу.
– В Монастырь не поедем. Крестианцы детёв в воде топят и верёвками душут, а баб жгут – так волхв сказывал.
– Врёт всё твой волхв! На одну Зиму хотя бы останьтесь, никто вас не обидит, – Егор снова пытался спасти ребёнка, но на этот раз не из клетки, а из тёмной избы, где она ждёт возвращения матери, давно сгинувшей на болотах. Скоро Зима и даже травяные лепёшки исчезнут, и в тёмной общине никто толком не позаботится о недоумке и сироте.
Тётка отрицательно замотала головой. Невегласе не верила, что в Монастыре им помогут, а Егор не мог заставить их поехать силой.
– Слушай… – вздохнул он, пытаясь образумить Медведицу, – в Монастыре много еды. Если ты поедешь со мной, если оставишь девочку нам, то я подарю тебе столько еды, сколько не унесёшь: хлеб, мясо, соль – всё, что захочешь. Отдам тебе из своего погреба. Ну? Соглашайся!
В глазах тётки промелькнуло сомнение и жадность. Голод всегда довлел над всеми оседлыми, как незажившая рана, как воющий зверь, голод часто решал, чему быть, а чего миновать. Но даже страх голода не изменил невегласе.
– Нет, не поедем мы в твой Монастырь. За друг-дружку надо больше держаться, чужаков к себе не пущать; так, глядишь, проживём. Открой двери, не мучай.
Егор оглянулся на спящую недоумку – слаба, слишком слаба и больна головой. Ей надо встретить людей с добрым сердцем. Но всё-таки он разблокировал двери. При щелчке замков недоумка вздрогнула и проснулась. Поморщившись, она начала продирать глаза кулаками. Широкая тёткина лапища сцапала её за рукав и потащила наружу. Обе не без труда вылезли из салона. Недоумка растерянно удивлялась. На ходу она обернулась к машине и неловко помахала броненосцу рукой.
– Погоди! – Егор выскочил следом, оббежал внедорожник, открыл кузов и вытащил оттуда остатки провизии, взятой с собой на дорогу: каравай хлеба, яйца, картошку, ломоть жёсткого мяса. Завернув пищу в пёстрый платок, он подбежал к Невегласе и отдал свёрток Медведице.
– Спафибо, – забормотала девчонка. Тётка угрюмо потащила её дальше к тёмной реке. – Спафибо, спафибо… – ещё долго повторяла юродивая, пытаясь обернуться на крестианца в своей неловкой одежде.
Когда они скрылись в сумерках, Егор зашагал обратно к машине, открыл дверь и с мрачным лицом сел на место.