Двоеверие
Шрифт:
– Верни, – прошептал Яр и больно стиснул ей грудь.
Сирин беззвучно рассмеялась. Яр прижался к ней в темноте, волосы ворожеи пахли весенними травами и горькой полынью, от тела исходил сладковатый запах женского пота.
– Как же ты пела? – горячо шептал он. – Немая, слова молвить не можешь, только мычишь, убогая, а меня привязала.
В глазах Сирин запрыгали искорки. Она поднесла нож к губам и прошлась языком по острой кромке. У неё не было Волчьего Духа, значит и клыков не затачивали, но целовалась она, как и любая Навь, только с кровью! Яр жадно припал к губам
Сирин неожиданно отстранилась и плюнула ему в лицо. От такой неожиданной «ласки» Яр отпрянул назад и начал протирать ослеплённые кровью глаза.
– Блудливая ведьма! Обожди, то-то я до тебя доберусь! Играми не спасёшься!
Вдруг сзади за куртку схватила крепкая мужская рука. Яра с силой развернули на месте и вдавили спиной в земляную стену тоннеля. Яр увидел перед собой мрачное лицо Сивера. Сирин исчезла где-то во тьме подземелья.
– Почто чужеядов освободил после нашей победы?! – угрожающе прорычал Сивер. По воле Яра чужаков отпустили и не всем в стаях это понравилось.
– Не тебе судить, что мене делать, – прошипел он. – Я одолел вожака Кузнецов!..
– Мы одолели! – перекрыл его голосом Сивер. – Три стаи на Кузнецов поднялись. Гойко обезобразили, с десяток охотников на кроду к щурам отправились, ещё девять страдают от ран. Так ты всех один одолел?! Говори, о чём толковал с Незрячим опосля схватки! Ну, живо!
Яр покосился на кулак Сивера, крепко сжимавший серебряную волчью шкуру на куртке.
– О Единении толковал, как мать наставляла. Или памятью ослабел? Ведунья нам едениться наказывала, а не кровь Навью лить. С ней будешь спорить?
Хватка Сивера ослабла и Яр вырвал плечо, но не убежал. Он наверняка мог одолеть отчима в честной драке. Однако биться Сивер и не собирался.
– На рассвете пойдёшь с Навьими Рёбрами к Шести Редлым Клыкам. На третий день ждём вас обратно. Послушаем, что скажет Незрячий.
– Указываешь мене?! – ощерился Яр.
– Сам знаешь, кто указывает, – вернул ему Сивер и покосился в тёмную глубину тоннеля, где свет факелов не развеивал мрак. – И Тень свою забери – так Волчица велела. Ежели к сроку тебя обратно не будет, Зимние Волки отомстят Кузнецам.
*************
В доме старейшины у Вороньей Горы просторно: большая хлебная печь, натопленная с утра, широкие лавки вдоль стен, чисто выметенные полы, высокая постель за матерчатой занавеской. На стене механические часы, вырезанные из какой-то древней машины. Под их мерное тиканье Женя заканчивала осмотр.
– Дыши грудкой, – просила она малыша и перекладывала акустическую головку фонендоскопа по худенькой грудке. Мать мальчика стояла рядом у лавки, с его пальто и шапкой в руках. Через фонендоскоп Женя слышала хрипы, похоже, бронхит. Весной так часто случается, дети выходят из натопленных изб, холода, между тем, крепнут с первыми сумерками.
На осмотр пришёл шестнадцатый общинник подряд. Жене приходилось работать при солнечном
За столом сидел сам старейшина Вороньей Горы и записывал в тетрадь учёта разгрузку первого монастырского каравана, попутно вычёркивая отправленные в Обитель товары.
– Хрипит немножко, – сняла Женя фонендоскоп.
– Так он ужо третий день харчет! Давеча слёг, горячий, как головешка. А я ему наказывала: оболокайся, грю, надевай пимы, да не скачи по лужам, ноги застудишь! Прости хоспаде ты меня, рабу свову грешную: не доглядишь, и вот на тебе – засопливел!
Общинница перекрестилась, Женя слушала её лишь вполуха, сама же опустила и поправила мальчику задранную рубашку, взяла и раскрыла рюкзак. Нет, Женя вовсе не врач, хотя многому научилась у Серафима. Однако людям из Вороньей Горы помощь нужна была прямо сейчас и весенний караван давно ждали. К счастью, в эту весну обошлось без тяжелобольных и никого в монастырский лазарет везти не придётся. Хорошая у Вороньей Горы община, крепкая, и старейшина хваткий.
– Вот травяной сбор, заваривайте и пейте, – протянула Женя бумажный пакет. – Здесь корневища солодки, подорожник, мать-и-мачеха, листья медуницы – всё помогает от кашля. Если в доме есть лук – накрошите, немного сахара добавьте иль мёда, тряпкой накройте и отстаивайте три дня, сок сцедите и давайте по одной чайной ложке раз в день.
– За сахаром это… – замялась общинница и поглядела на старейшину. Ценные продукты он наверняка выдавал не слишком щедрой рукой.
– Ладно уж, дам я вам сахару, раз привезли уж, – пробурчал старейшина за столом под взглядом Жени.
– Вот и славно, – улыбнулась она и повернулась к маленькому пациенту. – Как тебя звать?
– Олегом, – ответил он.
– Олежкой, значит. Хорошее имя, – одобрила Женя, взяла со скамьи брошюру и подала мальчику.
– Читать умеешь, Олежка? Здесь картинки – интересно.
Он взял брошюру, раскрыл, но не успел рассмотреть, как мать суетливо взяла у него и стеснительно заулыбалась.
– Да откель ему тако уметь! Я и то по слогам, а иные и вовсе ни «бе», ни «ме» не умеют.
– Почитайте ему, – попросила Женя и убрала оставшиеся брошюры в рюкзак. Сегодня каждая семья в Вороньей Горе получила свечи и нитки, домотканую одежду, дверные запоры, крюки, лопаты и прочие кузнечные изделия, без чего жить в общине нельзя, и которые Монастырь мог изготовить. Каждому общиннику обязательно дарилась брошюра, отпечатанная при храме.
– От-че наш, су-щий на не-бе-сах! Да свя-ти-тся имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе, – начала по слогам, но дальше по памяти и увереннее прочла общинница.
– И сына своего научите, чтобы и он тоже мог прочитать, – поднялась Женя и направилась к выходу.
– Голуба моя, так он и так на слух энто знает! – растрогалась мать, бережно складывая брошюру. – Мы ж шестнадцатый год как крещёные, и кажный день Богу молимся, что под крыло нас Обитель взяла! До того – тьма, света не видывали, как дикие звери жили!