Двоеверие
Шрифт:
Что спросить не приходило Жене на ум. Пленников надо было везти в Монастырь и в темницу. Но она чувствовала на себе взгляды Василия и Волкодавов, будто в эту минуту решалось, выживут ли бандиты вообще.
Сердце Жени заколотилось, от волнения она не сразу расслышала глубокое чужое дыхание над узниками. В воздухе за Шатунами проступил четвероногий призрак. Женя попятилась и бегло оглянулась на Волкодавов, но те не видели призрака. Он опустил изукрашенную горящими узорами морду к крестику в руке молодого бандита. Женя не знала, навредит ли ей привидение, но решилась и подошла взять крестик парня. Стоило ей коснуться креста, как немедля сгустилась красная темень:
– Убийца, – шёпотом вырвалось у неё, и она отступила. Молодой Шатун спал с лица. Василий резкое её оттолкнул, передёрнул затвор и приставил автомат к лбу бандита. Шатун глядел лишь на неё.
– Девочка, на губи…
– За что ты их убил? – с трудом дышала она.
– Пули на такую мразь жалко… – прошипел Василий.
– Ну, стреляй! – вдруг истерично завопил парень. – Стреляй, падла! Слабо тебе? А я бы нажал! И белобрысой шалаве твоей башку снёс! Что ты зенки-то вылупила на меня, а?! Откормленная, холёная! Золотом своим подавитесь, жрите его вместо харчей! Я бы за глотку вас, своими руками, не то что из автомата! Кур-рва-а!
Лицо его покраснело от ярости, он подался вперёд, жилы выступили на шее.
– Жми на курок! Твою мать… да не убивай! Не убивайте меня! Не-ет!.. – вдруг уткнулся он головой в землю, завыл и задёргал плечами. – Я жить хочу! Не пожил! Пожалейте меня! Жизни мне, люди!
– Да вали ты его, на кого тут смотреть? – засмеялись поблизости Волкодавы. – Зря, ей Бо, притащили!
– А вон, пусть Женька скажет за что мне его щадить, – весело оглянулся Василий.
Женя содрогнулась. Охранники смотрели на неё, как один. Ей бы уйти с глаз долой, но тогда бы Шатуна тотчас застрелили. Она трудно дышала, к горлу подкатил ком. Она видела перед собой убийцу и помнила казни. Василий с насмешкой Ждал. Вместо того, чтоб сбежать, она подошла и опустилась перед грызущим кладбищенскую землю Шатуном на колени и подняла его за плечо. Волкодавы притихли.
– Каешься за грехи, которые совершил?
Шатун будто глотнул свежего воздуха и горячо заговорил.
– Каюсь, клянусь, присягаю! Изменюсь, замолю, только жизни мне дай! Я тебя сам за святую возьму, кого встречу – всем рассказывать буду!
– Вот сучье вымя… – выругался Василий.
– Есть мать у тебя? – не слушала тысяцкого Женя. Парень отчаянно закивал, но тут же осёкся и единожды мотнул головой.
– Померла с голоду... запасов до весны не хватило… брат у меня живой есть! – он тотчас встрепенулся, глаза заблестели надеждой. – Я к нему вернусь, он и примет! Отпустите меня, век за вас молить буду, люди!
– Чтобы ты нам потом, падаль, в спину стрелял? – выплюнул Василий. – Видели мы таких!
Женя по-прежнему держала Шатуна за плечо. Она старалась вызвать ту красную темень, которая показывала ей прошлое. Вот в слабом отблеске ей привиделся снег, путник с поднятыми руками – его грабили, и рука, которую Женя сжимала, целилась из оружия. Ладонь Жени соскользнула с плеча. Парень выискивал в ней глазами спасения, но увидел
– Василий, я с тебя в Обители спрошу! Убери оружие, быстро!
– А чего спрашивать? – ледяным тоном обронил он. – Пусть Женька скажет, есть за что Шатуна щадить или нет?
– Я... – начала было она, но голос подвёл. Пока она глубоко не смирилась, не нашла в себе истину – не договорила. – Уповаю на промысел Божий. За веру в его искупление есть за что пощадить. Пусть идёт, не стреляйте.
Шатун сам не поверил ушам и задышал чаще.
– Но, если согрешишь снова… – сжала она его за руку, – больше раскаяться не успеешь.
– Вот, значит, как… ну что же, кто решать не умеет, тому и подчиняться не будут, – убрал автомат Василий.
Шатун озирался по сторонам, ещё не веря, что его отпускают. Волкодавы с молчаливой угрозой не сводили с бандита глаз. Тысяцкий гаркнул отрывисто.
– Пшёл! Не приведи Бог тебе ещё с нами встретиться. Сунешься в крещёные земли – завалим, как бродячего пса.
Шатун сорвался с места, оглядывался и перебирал ногами в обмотках, пока не скрылся за берёзовой рощей.
Женя посмотрела на заросшего бородой пленника. И его можно было бы отпустить, если уж полагаться на Бога, но она захотела узнать, в чём он может быть виноват. Но лишь только она хотела взять разбойника за плечо, как тот шарахнулся прочь.
– Уходь, гадуница! До меня не касайся! – ощерил он гнилые зубы. Как только Женя хотела дотронуться, он отдёргивался, вдруг вскочил и угрожающе замахнулся.
Хлопнул выстрел, косматая голова откинулась на затылок, тело шлёпнулось оземь. Женя вздрогнула и зажала ладонью ухо. Гром выстрела оглушил её, как никогда прежде. Через жуткий звон в голове она расслышала, как Егор бранится с Василием.
– Резвый какой! По всей харе татуировки расписаны, образина. Едва не напал, – смеялся тысяцкий.
– Ты им не судья! – злился Егор. – Чего рядом с Женькой стреляешь?!
– Что не говори, а разбойник и правда мог дочери Настоятеля навредить, – убирал оружие Василий. – К такой падали лучше близко не подходить, больно рискуешь. Я же говорил, надо их сразу кончать, нечего в дороге расспрашивать.
– Ты мёртвых воскрешать умеешь? – задалась Женя. Василий оглянулся на кладбище и ничего не ответил. Убитых Шатунов стащили в ими же разграбленные могилы и прикопали. До сумерек оставалось немного. Василий проверил каждого убитого Шатуна и обнаружил ещё нескольких христиан. Остальные либо не носили кресты, либо оказались из невегласе. Ничего интересного не отыскалось. Некоторые из застреленных имели на теле татуировки животных, значит тоже были родом с дикого севера.
Однозарядные винтовки и самодельные дробовики монастырского производства когда-то выменивались торговыми караванами в мелких общинах. Бандиты отняли их у оседлышей или стащили – неважно: всё добытое вернётся назад в арсенал.
Пока Волкодавы собирали трофеи, Женя с Егором под охраной Василия дошла до окраины кладбища. Старый танк, как и на рисунке, зарылся в землю кормой, башня развёрнута вправо, орудие высоко задрано, люки открыты. В крышке моторного отделения зияла пробоина с оплавленными краями. Какая-то неистовая сила ударила по танку сзади и буквально впечатала машину в землю. Гусеницы рассыпались мелкими звеньями, грязевиков нет, как и фальшбортов, как и ящиков для инвентаря и наружных баков – совсем ничего, что можно было бы содрать без промышленных инструментов.