Двор. Книга 1
Шрифт:
— А обком и облисполком? — спросил Граник.
Обком партии, сказал Иона Овсеич, а также облисполком, в лице своих руководителей, будут представлены в военных органах. Лично он, Дегтярь, получил указание вернуться в район для заготовки овощей на осенне-зимний период.
Иона Овсеич опять сделал паузу. Чеперуха воспользовался и выразил вслух общее мнение: это хороший признак, если ответственных руководителей в такое время могут посылать из города на заготовку овощей. Дегтярь не сказал ни да, ни нет, но обратил особое внимание, что в хлебных магазинах и бакалее кое-где искусственно
Иосиф Котляр вспомнил, по опыту еще гражданской войны, как Одесса, которая имеет порт и недалеко границу, кишела шпионами. На тогдашней Екатерининской площади, теперь Карла Маркса, напротив памятника императрице Екатерине Второй, стоял дом, во дворе этого дома шпионам делали допрос. Кого следовало, тут же пускали в расход. Чтобы не тревожить население выстрелами, в подъезде заводили допотопный фордзон, он тарахтел и чихал на всю Одессу.
Насчет фордзона, сказал Дегтярь, нам сегодня неинтересно знать, а что касается бдительности, ее надо увеличить во сто, в тысячу крат: здесь чересчур быть не может — лучше десять раз ошибиться, чем один раз проворонить.
Дегтярь, как было намечено заранее, возвращался в район вечерним поездом. Граник посоветовал захватить с собой мешок пудов на шесть, чтобы товарищ Дегтярь, на обратном пути, мог привезти жене и соседям хорошую каротель, шафран прямо с дерева, кабачковые семечки и пару жирных кур, если будет еще место, куда положить.
Вечером в городе объявили светомаскировку: разрешалось зажигать только синие лампочки — с неба синего света не видно. У кого нет синих лампочек, должны закрывать окна ставнями и плотными занавесами, а щели затыкать ватой.
Мадам Малая, Степа Хомицкий, Иона Чеперуха и Дина Варгафтик проверили дом с улицы и со двора. У Граника отчетливо виднелась полоса под ставней; у доктора Ланды отдельной полосы не было, но сами занавесы были чересчур светлые.
Доктор Ланда, когда его предупредили, без разговоров принял меры, а Ефим вышел на улицу, долго присматривался с одной позиции, с другой, с третьей и в конце концов заявил: если наблюдать снизу, то есть с земли, кое-что видно, а если сверху, с неба, ничего не видно.
Мадам Малая сначала спокойно слушала и ждала, какой будет вывод, а потом сказала: сейчас не такое время, чтобы рассуждать — она сама подымется к Граникам, разобьет лампочку и перережет провода. Ефим ответил, хорошо, пусть подымется, бьет, режет, а он тоже не будет терять даром время: в стране еще есть советская власть, есть милиция, есть НКВД.
— Тьфу! — сплюнула Клава Ивановна. — Еврей, еврей, а такой дурак, что среди наших кацапов не найдешь.
— Паникерша! — крикнул в ответ Ефим. — Я тебе покажу панику поднимать!
Мадам Малая пошла во двор, несколько шагов Ефим держался рядом с ней, потом перегнал и побежал к себе на третий этаж. Полоса света в окне делалась все короче, как будто отрезали по кусочку, пока совсем не исчезла.
Справа от ворот, которые на Первое мая покрыли
С моря, со стороны Люстдорфа, за которым Днестровский лиман и Румыния, послышался гул. Мадам Малая остановилась и приложила ладонь к уху. Гул заметно усиливался и приближался.
— Мадам Малая, — прошептала Дина, — это наши или не наши?
Степа сказал: наши, гидропланы, по звуку слышно. Через полминуты Иона подтвердил: да, наши, гидропланы или кукурузники — сильно медленно летят.
Прожекторы, которые до этого искали только над портом, метнулись в сторону Люстдорфа. Мадам Малая сказала, в Люстдорфе живут немцы, и стала опять прислушиваться. Два прожектора сошлись своими вершинами и, чуть-чуть покачиваясь, ползли к городу.
— Малая, — сказал Чеперуха, — мне это не нравится.
Иона только успел закончить, как ударили зенитки, прожекторы нашли место в небе, где разорвались снаряды, и высветили штук десять-двенадцать белых облачков. Потом, один за другим, зенитки дали еще пять выстрелов, прожекторы сразу нашли новые облачка, которые были все рядом.
— Молодцы, — похвалила мадам Малая. — Хорошая кучность.
Наутро в городе все говорили, что между Люстдорфом и Аккаржей ночью подбили два немецких самолета. В газетах сообщения не было, но многие сами слышали по радио и разговаривали с людьми, которые видели собственными глазами.
После обеда Степе Хомицкому принесли повестку из военкомата. Надо было расписаться в получении и вернуть корешок, но Степа отказался наотрез: указывалось, что срок явки двенадцать часов дня, а было уже три, четверть четвертого. В райвоенкомате Степа хотел объяснить, почему он опоздал, но никто не спрашивал, а дали сразу штук тридцать повесток и приказали разнести по адресам. Были повестки Гранику, Чеперухе, Грише Варгафтику и доктору Ланде.
Мужчины еще не вернулись с работы, Степа вручал повестки женам и велел расписаться за мужей. У Сони Граник так тряслись руки, что она, по ошибке, написала свое имя, вместо мужа, а про фамилию вообще забыла. Степа сказал, она даром волнуется: Ефима пошлют в тыловые части на переобучение, а это полгода, не меньше, война за это время успеет три раза кончиться.
Вечером, уже зашло солнце, принесли повестку Дегтярю. Полина Исаевна еще днем выехала к мужу, чтобы отдохнуть немного на свежем деревенском воздухе. Клава Ивановна взяла повестку под свою ответственность и побежала в Сталинский райком, откуда могли иметь прямую связь с Дегтярем. В райкоме прочитали повестку и сказали, что вызывать товарища Дегтяря с очень ответственной кампании по заготовке овощей преждевременно: завтра они сами будут говорить с военкоматским начальством.
На следующий день, учитывая первоочередную важность заготовки сельхозпродуктов, военкомат согласился дать отсрочку до первого июля, однако через три дня на имя Дегтяря прислали новую повестку, и в этот раз Иону Овсеича немедленно вызвали телефонограммой.