Двор. Книга 1
Шрифт:
— Овсеич, — сказала Клава Ивановна, — мне уже почти шестьдесят лет. В ногах у меня подагра, каждый вечер на четверть стакана воды я беру пятнадцать капель валерьянки и кладу теплую бутылку на сердце. Я не требую благодарности, но ответь мне ясно: в чем моя недоработка?
У Клавы Ивановны стояли в глазах слезы, Иона Овсеич взял ее руку, положил себе на ладонь и несколько раз погладил, как будто маленького ребенка:
— Малая, если бы я был Михаил Иванович Калинин, я бы дал тебе орден. Но самое главное — хочется пожить еще пару лет при коммунизме. Малая, можешь поверить
Нет, покачала головой Клава Ивановна, она лично не рассчитывает, но ей вполне достаточно, чтобы наши дети и внуки. Да, сказал Дегтярь, это верно: мир так устроен, что отдаешь жизнь за будущее и плоды достаются потомкам. Первые два поколения русских революционеров видели только каторгу и виселицы, но проложили дорогу третьему поколению: прежде чем подняться к звездам, люди падают на землю и разбиваются.
Клава Ивановна махнула рукой: зачем ей эта умная философия, она не собирается лететь на звезды — пусть людям будет хорошо на земле. А теперь она хочет получить ответ Дегтяря: как же все-таки быть с Котляром и Граником?
О, Иона Овсеич разгладил пальцами мешочки под глазами, значит, все на Дегтяря — и философия, и практика! Ладно, на носу Первомай, пусть люди отдохнут, повеселятся, а числа четвертого-пятого вызовем Котляра с Граником на актив и устроим очную ставку.
— Что это может дать? — удивилась Клава Ивановна.
— А это может дать то, — Иона Овсеич склонил голову набок, лысина, по форме красивая, как у Ленина, имела нездоровый землистый оттенок, — что Котляр с Граником начнут между собой драчку, и каждый будет доказывать, что он имеет право, он хороший, а другой сволочь. Я думаю, актив сможет найти правильное решение.
Дегтярь оказался прав не на сто, а на все двести процентов: еще до актива Котляр с Граником чуть не затеяли драку в подъезде, а на очной ставке Иосиф в глаза назвал Ефима уголовником, который скупает ворованную краску у темного элемента, и можно только удивляться, откуда у советской власти берется столько терпения, чтобы прощать. «Соломенная вдова!» — засмеялся в ответ Ефим и обещал вырвать Котляру вторую ногу, чтобы этот грязный человек не мог ходить по нашей земле и пачкать. Иосиф стал вмиг бурый, как будто его обсыпали анилиновым красителем, схватил Ефима за лацкан и закричал:
— Ты не еврей, ты жид! Правильно говорят русские люди, есть евреи, а есть жиды. Ты жид пархатый!
Товарищ Дегтярь потребовал, чтобы Котляр прекратил свою антисемитскую пропаганду, а Иосиф, можно было подумать, человека трясет малярия, весь дрожал и захлебывался:
— Товарищи жильцы, вы все — товарищ Дегтярь, мадам Малая, Степа Хомицкий, тетя Настя, Тося — знаете, что я еврей, но я прошу вас быть свидетелями на суде, как этот поганый частник и кустарь оскорбил красного партизана, который потерял ногу в боях за советскую власть, и угрожал мне вырвать вторую ногу, чтобы я не мог ходить по нашей советской земле, которую полил своей кровью! Вдвойне больно слышать и видеть подобные явления сегодня, когда весь наш народ вплотную занимается строительством коммунизма, и никакие Граники не помешают нам и не остановят!
Свое ответное слово
Товарищ Дегтярь, пока оба ораторствовали, сидел с закрытыми глазами, большой палец заложил под тужурку и внимательно слушал. Когда оба закончили, он поднялся, прошел немного вперед, актив остался сзади, и сказал: до революции, если повернуться лицом к вокзалу, с правой стороны находился окружной суд. Адвокаты и судьи, которых можно было купить, продать и перепродать за рубль, произносили здесь свои речи. Эти речи всегда преследовали одну цель: доказать, что ворона — белая, а снег — черный. Только что, словно нелепый сон, он опять увидел и услышал пустобрехов из суда, который похоронен почти четверть века назад.
— Кто дал право, — Дегтярь повернулся к столу и ударил кулаком, — забирать у людей драгоценное время! Кто дал право жонглировать, как рыжий в балагане, самыми святыми словами, маскируя свое подлинное лицо! Мы собрались здесь, чтобы услышать искреннее, от всего сердца, признание, и хотели по-товарищески помочь в исправлении ошибок. А на деле столкнулись с фактом краснобайства, намеренной демагогии и трусливого, подлого увиливания. Я хочу задать один-единственный вопрос: когда, наконец, Котляр и Граник прекратят свой частный промысел и перестанут бросать позорную тень на весь наш двор!
Иосиф Котляр и Ефим Граник, оба, оглядывались по сторонам, как будто искали поддержки, хотя последнему дураку было ясно, что глупо ждать поддержки от людей, которых позоришь своим поведением. Люди сидели с опущенными головами и даже не хотели смотреть в их сторону.
— Товарищ Дегтярь, — обратился Иосиф, — дай мне слово.
Иона Овсеич предоставил ему слово, Котляр поблагодарил, улыбнулся и начал с вопроса: допустимо или недопустимо, с медицинской точки зрения, отлучать ребенка от груди, когда на носу уже лето?
— А ты при чем здесь? — перебил Иона Овсеич, люди засмеялись, показывая на жирную волосатую грудь Иосифа, одна Тося Хомицкая ответила по существу: плохая та мать, которая дает сосать аж до лета и вдруг, когда самая жара, перестает.
Иона Овсеич прищурил правый глаз и внимательно смотрел на Иосифа. Клава Ивановна подтвердила, что нельзя отлучать среди лета, и Котляр задал новый вопрос: всю свою жизнь, приходя домой с работы, он привык трудиться по вечерам, как же хотят, чтобы он в один миг избавился от такой привычки, особенно летом, когда до девяти часов можно сидеть без света?