Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель
Шрифт:
Олимпиада Андреевна заплакала при мысли, что меня ожидает, так как она была большого мнения о сильных связях Родзянко. В тот же день живущий в моем доме князь Куракин хлопотал у меня за Родзянко. Я объяснила ему причину моего отказа, и Куракин сказал мне в присутствии своей жены: «Берегитесь, он грозит Вам большим скандалом, если Вы его не пригласите». «Теперь или позже, — ответила я, — он мне сделает скандал, но я предпочитаю его именно теперь не иметь. Из двух зол я выбираю наименьшее». Вечер мой прошел без малейших неприятностей. На следующий день такой же бал был повторен супругой великого князя Владимира Александровича, а несколько дней спустя я покинула Петербург, уехала в Рим и не думала больше о Родзянко. Все это происходило в последних числах января 1914 года.
19 июля 1914 г
Вспыхнула война. Я находилась на моей даче, на островах, когда мой знакомый привел ко мне корреспондента «Русского
Это, конечно, делалось с целью меня дискредитировать, и Родзянко, не утверждая, а лишь вопрошая, совершенно не боялся привлечения к обвинению в клевете.
92
«Русское слово» — ежедневная газета буржуазно-либерального направления, выходившая в Москве с 1895 г. по 26 ноября (9 декабря) 1917 г. Издатель — И. Д. Сытин; в газете сотрудничали А. В. Амфитеатров, П. Д. Боборыкин, В. А. Гиляровский, В. И. Немирович-Данченко и другие известные литераторы и публицисты.
Руманов, доброжелательный и умный человек, счел своим долгом меня об этом предупредить и предотвратить грозившую мне опасность и вместе со мной искал способ прекратить эту злостную клевету. А вот она, месть Родзянки! Он выбрал подходящий момент. Сознаюсь, я сразу не оценила могущих из этого произойти последствий, тем более что у меня не было ни мужа, ни сына, ни брата, которые могли бы выступить на мою защиту. История с пересылкой в коробке от шоколада казалась мне смешной, так как я не знала психологию масс того времени, когда разум смолк и бушевали только страсти. Во время нашего разговора раздавались непрерывные запросы по телефону: «Дома ли я?» Друзья, знакомые, редакции газет и совершенно незнакомые люди справлялись обо мне. Эти слухи приняли такие размеры, что даже в присутствии одного англичанина, мистера Р., в кругу его знакомых один жандармский полковник рассказывал со всеми подробностями, что он лично в качестве правительственного делегата присутствовал на моей казни, а также и на казни генерала Драчевского (столь ненавидимого и впутанного в эту фантастическую историю Родзянкой). «Я должен, — сказал этот жандармский полковник, — отдать справедливость графине Клейнмихель, что она очень храбро умирала, в то время как Драчевский дрожал от страха и молил о пощаде».
На следующее утро об этом сообщалось во многих газетах, и за утренним кофе я имела странное ощущение, читая подробности моего трагического конца и казни моего соучастника генерала Драчевского (которого я почти не знала), обвиненного в том, что он помогал мне при упаковке мобилизационного плана в коробку от шоколада. В тот же день отправилась я в Зимний дворец, как и все остальные, и присутствовала, когда царь произносил перед народом свою речь по поводу объявления войны. Площадь перед Зимним дворцом была полна народа, и когда царь появился на балконе, вся толпа опустилась на колени и запела: «Боже Царя храни!» Те, кто это видел, никогда не забудут этой торжественной картины. Тогда казалось, что Царь и народ слились в нечто одно. И думали ли, что спустя два года эта же, казалось, столь преданная царю толпа враждебной лавиной сметет и монархию, и алтари, и самого царя со всей его семьей!
Проходя мимо меня, Государь взглянул на меня тем добрым взглядом, который он унаследовал от своей матери и который многих очаровывал, и подал мне руку. Итак, нельзя было уже сомневаться, что я жива и здорова. Случайно приблизилась я к помощнику Фредерикса генералу Максимовичу. Он беседовал с профессором Раухфусом. Когда он меня увидел, он сделал такое изумленное лицо, будто пред ним стояло привидение, и сказал мне: «Профессор только что мне рассказывал, что Вас вчера повесили». На следующий день несколько моих друзей меня пригласили к Кюба на обед, и я имела случай слышать собственными ушами, как не заметивший меня Родзянко, подойдя к столу генерала Серебрякова, спросил: «Слыхал ли ты, что графиня Клейнмихель послала в коробке от шоколада план нашей мобилизации германскому императору и вчера повешена?» Серебряков ему ответил: «Перестань молоть вздор» — и повернулся к нему спиной. Родзянко растерянно от него отошел. Когда он меня увидел в кругу моих друзей, он изменился в лице и исчез из ресторана.
Если к этим слухам в Петербурге относились с недоверием, то они тем не менее проникли за границу в самые отдаленные места. Даже шах персидский обратился с телеграфным запросом по этому поводу к своему послу. Во всяком случае, я не должна питать никакой благодарности Родзянке за то, что я на самом деле осталась
Однажды лакей мне доложил, что Павел Владимирович Родзянко перед своим отъездом на войну, откуда он, быть может, и не вернется, спрашивает графиню Клейнмихель, когда она может его принять. Очевидно, он убедился, что он играл смешную роль, хотел со мною объясниться и сделать попытку к примирению. Я почти никогда не говорю по телефону, но на этот раз я сама подошла к аппарату и лично ответила, что после того, как меня повесили, я чувствую себя очень усталой, такой усталой, что боюсь, что я никогда не буду в состоянии отдохнуть настолько, чтобы иметь честь принять у себя полковника Родзянко. Так окончилось это происшествие, но в нем можно найти причину того, что чернь в начале революции хотела меня арестовать.
Павел Владимирович Родзянко
Я не могу не упомянуть о той роли, которую сыграл Павел Родзянко некоторое время спустя во взятии немцами островов Эзель и Даго. Он командовал дружиной в Пернове, маленьком городе, находящемся на границе Эстляндии и Лифляндии. Ввиду того, что он горел нетерпением быть увенчанным военными лаврами, он принял потопленные в гавани для закрытия доступа немецкому флоту старые барки за немецкий флот. Он встревожил весь спавший город; солдаты его бросились грабить дом предводителя дворянства барона фон Пилара, разбили его прекрасную коллекцию фарфора и уничтожили всю его прекрасную обстановку. После этого Родзянко приказал своим солдатам поджечь находившиеся в Пилау большие склады дров и затем побросать в море огромное множество мешков с солью, потеря которых была затем очень чувствительной для нашей Северной армии. Все это было сделано под тем предлогом, чтобы ничего из всех запасов не попало в руки неприятеля. После этого как разумный начальник он отступил от Пилау на 12 верст, предпочитая неравному бою спасение своих людей. С рассветом патрули его стали с большой осторожностью приближаться к городу, с тем чтобы высмотреть неприятеля, но не нашли никого в этом разрушенном по приказу их начальника маленьком мирном городке. Родзянко не думал скрывать своего поступка, а наоборот, имел даже смелость телеграфировать своему брату председателю Государственной Думы, что им одержана большая победа над немцами. Михаил Родзянко с доверием прочитал перед членами Думы это лживое сообщение своего брата, вызвавшее бурю аплодисментов.
Приехавшие в тот же день из Ревеля и Пернау описывали происшедшее в его действительном виде, но столичные газеты уже успели распространить радостную весть о великой победе, и затем уже было невозможно осветить истину.
Должна сказать, что комендант порта в Ревеле адмирал Герасимов был достаточно смел, чтобы выразить свое возмущение по поводу этой лжи, могущей принести вред русской армии. Он издал приказ, в котором он категорически уличал Родзянко во лжи.
С Родзянко я никогда более не встречалась, знаю лишь, что он показывал моему знакомому графу де Е., как последний мне сам рассказывал, усыпанную алмазами саблю, подаренную ему, по его словам, царем за одержанную им при Пилау победу. Не надо прибавлять, что Родзянко сам приобрел этот «знак отличия».
Генерал Жилинский
Варшавский генерал-губернатор генерал Жилинский командовал в начале войны армией, которая должна была вести наступление на Восточную Пруссию. По его словам, в скором времени после объявления войны пришел к нему генерал Б., находившийся в штабе генерала Ренненкампфа. Он привез Жилинскому договор, заключенный между генералом Ренненкампфом и поставщиком мяса для армии, и просил генерала Жилинского этот договор подписать.
Генерал Ренненкампф давно уже пользовался дурной славой, и его насилия в Китае и Маньчжурии были давно всем известны. Балтийские дворяне хотели его даже исключить из своего списка, но граф Пален уговорил их представителей этого не делать, несмотря на то, что и он сам не питал к Ренненкампфу особого уважения, так как не следует изобличать во время войны хорошего военачальника.
Полковник X., командующий Гусарским полком, рассказывал мне, что генерал Ренненкампф приказал, будучи в Восточной Пруссии, разграбить один из находившихся там дворцов и дал приказ Гусарскому полку послать к нему восемь унтер-офицеров с ящиками для упаковки вещей. Полковник X. потребовал письменного приказа у Ренненкампфа, чтобы обеспечить себя на будущее время от всевозможных упреков. Последствием этого было то, что Ренненкампф лишил его командования полком.
Конец генерала Ренненкампфа был очень трагичен. Он был лишен своим прежним покровителем великим князем Николаем Николаевичем [93] своего поста и погиб впоследствии от руки убийцы.
93
До 23 августа 1915 г. великий князь Николай Николаевич являлся верховным главнокомандующим русской армией.