Дворцовые тайны. Соперница королевы
Шрифт:
— Я не должен был продавать обитель Святой Агнессы, Джейн, — признался мне король, когда мы с ним вместе сели за стол.
Накануне ночью тело Генри Фицроя доставили в поместье, где мы находились, и хотя мы уже собирались ехать дальше, Генрих решил задержаться. «Я должен отдохнуть, — заявил он. — Дайте мне хоть пару дней, чтобы опомниться после смерти сына».
Мы остались в Коулхилле и в полдень сели за стол.
— Ты слышала, что я сказал? Продажа этой обители была ужасной ошибкой.
Я видела, что еда на серебряном блюде перед моим мужем осталась нетронутой: куски мяса высятся ароматной сочной горкой, ломоть белого хлеба из муки тонкого помола так и не
— Ты слушаешь меня, Джейн? — напустился он на меня. — Как можешь ты спокойно есть? Почему ты не в трауре по умершему принцу? Почему, черт возьми, ты не в черном?
Я отложила нож и кусок хлеба [89] , тщательно вытерла руки и губы салфеткой, расправила юбку своего платья из переливчатого золотистого шелка и только потом заговорила:
— Простите меня, Ваше Величество, но вы сказали, что не желаете, чтобы мы носили траур по принцу. Вы запретили нам провожать его в последний путь и даже помолиться на его могиле в Тетфорде.
— Я сам знаю, что я говорил! Сейчас же надень черное платье! Ты меня оскорбляешь, щеголяя в золотых шелках!
89
В описываемое время вилкой за столом широко не пользовались, обходясь ножом, ложкой и куском хлеба. Само слово «вилка» впервые появилось в английском языке в 1611 г., то есть всего лишь за 25 лет до описываемых событий. Широкое применение в Англии вилка получила только в XVIII веке.
Я удалилась, чтобы переодеться, надеясь, что за это время король немного успокоится. Но когда я вновь вышла к столу в наряде из черного бархата и села на свое место, стало очевидно, что мой супруг по-прежнему расстроен и зол. Он бросил на меня мрачный взгляд и изрек:
— Ну что? Ничего не хочешь мне сказать?
— Я сделала, что вы велели, Ваше Величество. Теперь я в трауре.
— Что ты думаешь про монастырь Святой Агнессы?
— Мне жаль, что его продали.
Король резко поднялся из-за тяжелого дубового стола, схватившись за край так сильно, что стол заходил ходуном. Мой кубок с вином опрокинулся.
— Почему ты не сказала этого раньше! — это был не вопрос, а порицание.
Стало ясно — что бы я сейчас ни сказала и ни сделала, все будет не так.
Я встала из-за стола со словами:
— Позвольте мне удалиться, Ваше Величество.
— Сядь, Джейн, и ответь мне.
Молясь в душе, чтобы Господь дал мне терпения, я вновь заняла свое место. К моему облегчению, король тоже опустился в кресло. Стараясь говорить как можно спокойнее, я произнесла:
— Я пыталась убедить вас, Ваше Величество, что не следует продавать монастырь. Однако вы не вняли моим мольбам. Осмелюсь напомнить, вы сильно разгневались на меня тогда, как сердитесь и теперь.
— Тебе нужно было получше попросить меня, — пробурчал король, немного ослабив резкость своего тона. Он наполнил кубок вином и осушил его одним глотком. — Подумай, что ты наделала! Не использовав хорошенько все свои доводы, на которые ты мастерица, ты стала орудием свершения проклятия Кентской Монахини. Теперь ее гнев вновь пал на меня. Вдумайся — по твоей вине род Тюдоров может пресечься!
Последние слова Генриха переполнили чашу моего терпения. Ни одна жена не должна сносить такое от своего мужа. Я гордо выпрямилась и воскликнула:
— Вы
Король воззрился на меня в изумлении, а затем в глазах его блеснул интерес:
— Джейн, я не узнаю тебя! Откуда столько горячности? Впрочем, теперь не важно, будь ты кроткой голубкой или львицей, показавшей свои когти. Я осквернил пристанище мстительной, напитанной ненавистью ко мне Элизабет Бартон, и она нанесла ответный удар: прокляла моего сына из могилы и довела его до смерти.
Наступило тяжелое молчание. Потом король заговорил вновь:
— И на тебя, Джейн, легло ее заклятье. Ты бесплодна!
— Неправда! — воскликнула я. — Все повитухи в один голос твердят, что у меня могут быть дети, и это лишь вопрос времени. Мы с Вашим Величеством женаты всего несколько месяцев.
— Племенные коровы стельные уже после первой случки.
— А племенные быки не дают больных и уродливых телят, гибнущих до срока!
Только прокричав эти ужасные слова, я поняла, что я наделала. Кровь бросилась мне в лицо, я в ужасе закрыла рот руками. Как я могла так оскорбить того, кто горюет о смерти своего сына?
— Бог с тобой, Джейн, — промолвил Генрих после некоторого молчания. Тон его был холоден. — Я проклят и наказан. Что значит пара грубых слов в сравнении с моей скорбью… и с тем страхом, с которым я смотрю на наше будущее…
Какими бы печальными ни казались нам тогда смерть принца и невозможность зачать ребенка, нас ждали еще более суровые испытания. Той осенью, после нашего возвращения в столицу, ко двору по первопутку прибыли гонцы с плохими вестями: весь Линкольншир восстал, и пожар мятежа готов был перекинуться на соседние графства.
Шествия и протесты, переходящие в открытые вооруженные столкновения, устраивались теми, кто называл себя паломниками [90] . «На деле это никакие не паломники, а бунтовщики и предатели, по которым виселица плачет!» — заявил разгневанный король. Каждый день приносил донесения о том, что толпы людей (скорее всего, подстрекаемые послом Шапуи и его клевретом отцом Бартоломе) собираются под церковными хоругвями, громогласно осуждают закрытие монастырей и призывают к возврату старой веры. Смятение в умы жителей северных графств вносили слухи о близящемся конце света, злодействах короля, новых поборах и ужесточении законов. Прокатилась волна убийств сборщиков налогов и королевских чиновников. Некоторые города и поселения оказались в осаде. Возникла серьезная опасность того, что весь север страны выйдет из-под власти короля, превратится в край дикости и беззакония.
90
Описываемые события в истории носят название «Благодатное паломничество». Эти масштабные волнения в 1536 г. на севере Англии, проходившие под религиозными лозунгами, были вызваны политикой закрытия монастырей и секуляризацией их земель.