Дворец иллюзий
Шрифт:
— И кто это сказал, что высшая цель женщины — поддерживать мужчину? — взорвалась я, как только мы остались одни. — Держу пари, что мужчина! Но лично я планирую заниматься в жизни другими вещами.
Дхри улыбнулся, но не вполне искренно:
— В чем-то учитель прав. Когда я отправлюсь на последнюю битву, я бы хотел, чтобы ты молилась о моей достойной смерти на поле боя.
Это слово коснулось меня, словно ледяной палец: не если, а когда. С каким холодным спокойствием мой брат говорил об этом! Прежде чем я успела возразить, он вышел из комнаты.
Я подумала о муже и сыновьях, которые, как все полагали, когда-нибудь у меня будут. Мужа я не могла себе вообразить, но своих сыновей я представляла,
Я бы и Дхри хотела научить этому, но боюсь, что было слишком поздно. Он уже начал думать, как все мужчины вокруг него, безоговорочно принимая жизненный уклад королевского двора. А я? Каждый день я все меньше и меньше думала о том, о чем думали все женщины во дворце. Каждый день все дальше я уходила от них в сумрачное одиночество.
У Дхри были и другие занятия, на которые я с ним не ходила. По утрам он учился владеть мечом, копьем и дубинкой у командующего армией Панчаала. Его учили бороться, ездить верхом на лошадях и слонах, управлять колесницей на случай, если возничий будет убит во время битвы. У нишада[3], который был у моего отца главным охотником, Дхри учился стрельбе из лука и жизни в лесу: как выживать без еды и воды, как различать следы разных животных. Днем он сидел в суде и наблюдал, как мой отец вершит справедливость. По вечерам — ибо царь должен знать, как использовать свой досуг надлежащим образом — он играл в кости с другими молодыми вельможами, или посещал перепелиные бои, или катался на лодке. Он ходил в дома к куртизанкам, где наслаждался выпивкой, музыкой, танцами и другими удовольствиями. Мы никогда не говорили с ним об этих визитах, хотя иногда я наблюдала за ним, когда он возвращался домой поздно ночью, с губами, красными от алактаки, и цветочной гирляндой на шее. Я часто пыталась представить себе женщину, которая надела ее на брата. Но сколько бы суры[4] Дхри ни выпил и сколько бы волокон лотоса ни съел, он всегда вставал до рассвета. Из своего окна я видела, как он бреется и умывается холодной водой, которую он сам приносил из бочки во дворе, несмотря на все увещевания Дхаи-ма. Я слышала, как он возносит молитвы солнцу: кланяюсь тебе, о великий сын Кашьяпы, яркий, как гибискус, светило светил, истребитель болезни и греха. И потом из Ману-Самхита[5]: тот, кто не может победить самого себя — как этот царь победит врагов?
Иногда по вечерам Дхри никуда не выходил. Закрывшись вместе с одним из министров, он учился государственному управлению: как защищать царство, укреплять его границы, договариваться с другими правителями или подчинять их себе без войны, как распознавать шпионов, которые могут проникнуть во дворец. Еще ему объясняли разницу между честной и нечестной войной, и как себя вести во время одной и другой. Больше всего я завидовала ему из-за этих уроков, на которых говорили о власти. Это то, что мне нужно было знать, если я должна была изменить историю. Поэтому я бесстыдно подлизывалась к Дхри, заставляя его неохотно делиться со мной.
— В честной войне ты сражаешься только с людьми, равными тебе по положению. Ты не нападаешь на своих врагов ночью, или когда они отступают или безоружны. Ты не бьешь их в спину или ниже пояса. И ты можешь использовать свои небесные астры только против воинов, у которых есть такое же оружие.
— А как вести себя на нечестной войне?
— Тебе не нужно об этом знать, —
Однажды я сказала:
— Расскажи мне про небесные астры.
Я не думала, что он согласится, но он пожал плечами.
— Думаю, не будет никакого вреда, если я расскажу тебе, потому что вряд ли ты когда-нибудь будешь иметь с ними дело. Это оружие, которое вызывают специальными песнопениями. Оно посылается от богов и возвращается к ним обратно после битвы. Самые мощные из них воин может применить только раз в жизни.
— А у тебя есть астра? Могу я на нее посмотреть?
— Их нельзя увидеть, пока не призовешь. И после этого их надо сразу использовать, иначе их сила обернется против тебя. Говорят, что если некоторыми из них, например, Брахмаштрой, воспользоваться неправильно, можно уничтожить весь мир. В любом случае, у меня их нет. Пока что.
У меня были сомнения относительно существования таких астр. Это все слишком смахивало на байки, которые рассказывают старые солдаты, чтобы произвести впечатление на новичков.
— Ох, они действительно есть! — сказал он. — Например, когда Арджуна захватил в плен нашего отца, он воспользовался астрой Раджу, чтобы заключить его в невидимую сеть. По этой причине войска Панчаала не могли спасти его, хотя он находился всего лишь на расстоянии вытянутого копья. Но очень немногие из учителей владеют искусством их вызывать. Вот почему отец решил, что когда придет время, я должен буду пойти к Дроне в Хастинапур и попросить его взять меня в ученики.
Я изумленно уставилась. Наверное, это шутка? Но мой брат никогда не шутил.
Наконец я сказала:
— Отец не имеет права так тебя унижать! Ты должен отказаться. Кроме того, почему Дрона должен согласиться учить тебя, если он знает, что ты воспользуешься этим знанием, чтобы убить его?
— Он будет учить меня, — ответил мой брат. Он, должно быть, устал, потому что казался грустным, что бывало с ним редко. — Дрона будет учить меня, потому что он человек чести. И я пойду, потому что это единственный путь к тому, чтобы исполнить мое предназначение.
Я не могла сказать, что царь Друпада не уделял внимания моему образованию. Через мои комнаты каждый день проходил бесконечный поток женщин, которые пытались наставлять меня в шестидесяти четырех искусствах, которые должны знать благородные дамы. Мне давали уроки пения, танцев, музыки. Обучение шло с трудом, как для меня, так и для моих наставниц, потому что у меня не было ни музыкальных способностей, ни легкости в ногах. Меня учили рисовать, писать красками, шить и украшать землю старинными узорами, приносящими счастье, для каждого фестиваля — своими. (Мои рисунки были грязными, а мои узоры — полными импровизаций, которые заставляли моих учителей морщиться.) Намного лучше у меня получалось сочинять и разгадывать загадки, отвечать на язвительные замечания, писать стихи, но мое сердце не занимали такие легкомысленные вещи. На каждом уроке я чувствовала, как мир женщин душит меня, словно петля на шее. У меня было предназначение, которое я должна была выполнить, не менее важное, чем у Дхри. Почему никто не готовил меня к нему?
Когда я упомянула об этом Дхаи-ма, она нетерпеливо щелкнула языком.
— Да с чего ты это взяла? У нее, видишь ли, такая же важная судьба, как у принца!
Она натерла мне голову маслом брами, чтобы остудить мои мозги.
— Кроме того, разве ты не знаешь, что женщин готовят к жизни иначе, чем мужчин?
Дхаи-ма сама учила меня правилам поведения: как надо ходить, говорить и сидеть в компании мужчин; как делать это же самое, когда ты среди женщин; как оказывать почтение царям, более важным, чем я; как незаметно ставить на место менее значительных принцесс; как держать в страхе других жен моего мужа.