Дворец Посейдона
Шрифт:
«Вы тоже устроились в этой гостинице?», «Нет», «Обедали?», «Только что». «А я хожу голодный, как черт, и только собрался пойти в ресторан. Вы повидались, с кем хотели?», «Нет». «Знаете, что мы сделаем? Немного пройдемся, а потом зайдем в ресторан, конечно, если у вас есть время. Я еще даже на улицу не выходил. Идет?»
Они вышли из гостиницы. Было морозно. Давид надел перчатки.
— Почему вы без перчаток?
— Никак не привыкну.
Они довольно долго гуляли по улицам, а потом зашли в ресторан «Берлин». Народу там было предостаточно, и они едва отыскали свободный столик. В зеркальном потолке отражался весь зал. Заиграл
Давид проявил такой незаурядный гастрономический вкус, что сразу очаровал официанта. Он таинственно читал Давиду на ухо невероятно сложные названия блюд, а Давид слушал с серьезным лицом, и когда что-нибудь приходилось ему по душе, торжественно поднимал палец, и официант, благоговея, что-то записывал в свой блокнот.
— Я ничего есть не буду, — предупредил Заза.
— Не зарекайтесь! — улыбнулся Давид.
— Нет, ей-богу, я просто не в состоянии.
Официант стал накрывать стол, время от времени поглядывая на Давида, словно боясь допустить какую-нибудь ошибку. Но Давид одобрительно кивал головой. Официант был молодой высокий парень, его тщательно прилизанные волосы были зачесаны назад и открывали лицо с бесцветными глазами. Ставил он тарелки на стол так виртуозно, словно исполнял па из классического балета, — так опускают на пол поднятую в воздух партнершу. Потом к их столику подсели еще двое. Они вежливо справились, свободны ли места, затем взялись за меню и усердно приступили к его изучению.
Официант сначала сделал вид, что недоволен, что вновь пришедшие стеснили таких почетных посетителей. Но потом и их стал обслуживать с тем же подчеркнутым вниманием и, весь превратившись в слух, записал их заказ: осетрина на вертеле и водка. Потом ему пришлось вернуться и приписать еще парочку лангетов. Очень скоро стол был так заставлен, что не оставалось места даже для пепельницы.
За соседним столиком сидели мужчина и девушка. У мужчины была внешность старого дирижера, длинные седые волосы гривой лежали на худых узких плечах. А голова была так велика по сравнению с туловищем, что казалось, будто он напялил на себя маску льва. Девушка, вернее, девочка была светловолосая, с курносым носиком, усыпанным веснушками. Губы ее были слегка приоткрыты то ли от восторга, то ли от удивления. Держалась она напряженно, но пыталась изобразить на своем лице беззаботную улыбку. По поему было видно, что в ресторане она впервые. Одета она была просто, как школьница, да нет, не так уж просто, а именно так, как обычно наряжаются девочки дли выпускного вечера. Певица на эстраде все время поглядывала на них, а мужчина приветственно махал ей рукой и разражался смехом, напоминающим конское ржание. Девочка застенчиво улыбалась.
— Вот теперь можно выпить по одной, — сказал Давид, откладывая вилку. — Почему вы ничего не едите?
— Я ведь только что пообедал.
— Ладно, когда выпьете, и у вас появится аппетит.
Они чокнулись.
— За наше знакомство! — провозгласил Давид.
Хоть ресторан и казался переполненным, парод непрерывно прибывал. Выстроившись у стены, пришедшие терпеливо дожидались, когда освободятся места. Оркестр гремел, почти все танцевали, кроме Зазы, Давида и их соседей, у которых лица уже побагровели; развалившись на стульях, они разглядывали танцующих.
«Дирижер» в львиной маске и девочка тоже танцевали,
Мужчина отплясывал бойко и с громкими выкриками кружил свою барышню. А та просто умирала от смущения.
— Торнике, Торнике, — услышал Заза голос Давида, — значит, Торнике ваш школьный товарищ?
— Да, мы учились в одном классе. Вы о нем хотели сказать что-нибудь?
— Я? Давайте выпьем еще по одной.
Потом он продолжал:
— Пожалуй, лучше с вами быть откровенным, не знаю, почему-то я так думаю, и буду страшно огорчен, если мое мнение окажется ошибочным.
— Да, но…
«Интересно, что такое он может сказать, если так долго не решается?»
— Я как раз недавно читал одну книгу и вычитал там фразу, которая выражает именно то, что я хочу сказать. Вот послушайте. Вы слушаете меня?
— Ну, конечно!
— «Умелое использование сомнительных возможностей вообще не заслуживает одобрения, однако оно, как правило, приносит больше славы, чем истинные достоинства…»
— Чем истинные достоинства, — повторил Заза.
— Да, чем истинные достоинства. Теперь же этот талант выявился у многих. Я прав?
— Чем истинные достоинства, — опять повторил Заза.
Затем перед его глазами удивительно ясно предстал Торнике — в темно-коричневом замшевом пальто, с солидным портфелем в руках, он спешит к машине и ищет в кармане ключи.
— О, Заза, салют! Ты совсем забыл старых друзей! Так не годится, а ты по-прежнему режиссер?
— Да, я по-прежнему режиссер.
«Все еще не взялся за ум!»
— А я совсем не хожу в театр, ни минуты времени, научные сессии, конференции, ты же знаешь.
— Знаю, Торнике, знаю.
— Ты не видел мою новую машину?
— Не вид ел.
— Как-нибудь прокачу!
— Тебе же некогда, Торнике: конференция, сессии…
— Да брось ты, а впрочем — извини, я бегу, меня ждет министр.
— Заза! — услышал он голос Давида. И одновременно с этим, как разорвавшаяся бомба, обрушился на Зазу разноголосый ресторанный шум. Оказывается, до этого момента он просто ничего не слышал, поглощенный своими мыслями.
— Заза! Познакомься… Это наши новые друзья.
Те двое, что сидели за их столом, улыбались и протягивали ему руки. Когда Давид успел познакомиться с ними?
— Извините, — сказал слегка сконфуженный Заза.
Новые друзья оказались коренными сибиряками, в Москву приехали в командировку и завтра возвращаются обратно. Давид провозгласил тост за их здоровье.
В коридоре, прижавшись к стене, стоит Торнике. Из носа у него течет кровь, ладонью он старается прикрыть разорванные на колене брюки.
— Что случилось? — строго спрашивает директор. Тут же стоят мальчишки, мрачные, молчаливые.
— Мне подставили подножку, — всхлипывает Торнике.
— Кто?
Торнике показывает на ребят: они.
— А почему они это сделали?
— Потому что я не хотел удирать с уроков, — отвечает Торнике.
— Попятно. Ступай умойся.
— А они?
— Что — они?
— Вы их не накажете?
— Ступай, тебе говорят, умойся.
— Тогда завтра я приведу папу!
— Приведи! Приведи! Приведи! — кричит директор.
— Человек может не быть знаменитым, — говорил Давид, — за это его никто не осудит, но он должен стараться стать настоящим человеком! Верно, Заза?