Двум смертям не бывать
Шрифт:
— Налей еще. — Она протянула кубок. Рамон поднялся, принес кувшин. Пояснил:
— Чтобы десять раз не ходить.
— Не бойся, я не напьюсь. — Она попыталась улыбнуться. Получилось не очень.
— По мне, так можешь хоть в стельку.
— Нет. Это слишком просто. — Она глотнула, отставила вино в сторону. — Время шло, я привыкла. А недавно… когда пришла весть о том, что сюда идет армия, я вдруг очень четко поняла, что мою семью они не пощадят. Освободители. В лучшем случае перебьют только тех, кто открыто переметнулся к вам. В худшем — точно
Лия обхватила руками плечики — маленький несчастный воробышек. Смотреть на это было невыносимо. Рамон придвинулся ближе, обнял. Утешитель из него не лучше, чем исповедник, но какой уж есть.
— Я запуталась.
Девушка уткнулась лицом в его грудь и слова получались нечеткими. От этого, или от того, что она вот-вот расплачется? Рамон подумал, что видел, как она плачет, только однажды — тогда, в самом начале.
— Я запуталась — повторила она и все-таки заплакала. — Я не знаю, где свои, а где чужие.
— И пришла с этим к чужаку. — Усмехнулся Рамон.
— Ну… да. — Лия подняла лицо, улыбнулась сквозь слезы в ответ на улыбку. — Совсем глупая, правда?
— Неправда. — Он провел ладонью по рассыпавшимся кудрям. Первый, кто сравнил девичьи волосы с шелковым покрывалом был поэтом, остальные — олухами. Да, и он сам тоже. Господи, что за чушь в голову лезет!
— Неправда. — Повторил Рамон. — Маленькая храбрая девочка.
— Я…
— Храбрая, не спорь. — Он коснулся пальцем губ. — Быть честным с собой — все равно, что встать нагишом перед чернью. Страшно. Куда проще когда решают за тебя, чьи цвета носить, и кого убивать. Решают, как надо.
— Я не знаю, как надо.
— Разберешься.
Лия снова спрятала лицо на груди. Оба молчали, но тишина перестала тяготить.
— Ты не чужак. — Прошептала она.
Рамон улыбнулся, устроил девушку поудобнее на коленях, прижал покрепче. Наверное, надо было что-то сказать, но красиво говорить он тоже никогда не умел, и только и оставалось, что баюкать в объятьях и ждать, пока она перестанет всхлипывать. Время сворачивалось вокруг, сплеталось с тишиной, застывало вокруг двоих мягким коконом, полным тепла и покоя. Рамон не знал, сколько это длилось — то ли миг, то ли вечность. Наконец, Лия подняла голову.
— Спасибо.
Он снова улыбнулся, в последний раз погладил шелковистые кудри.
— Вина налить?
— Там еще было. — Лия высвободилась, взяла кубок. — Наверное, я все-таки пойду, а то поздно будет.
— Оставайся, если хочешь.
— Нет, отец будет беспокоиться, я не сказала, куда пошла. Он вообще слишком сильно обо мне беспокоится… наверное, потому что мама умерла, когда рожала меня.
— Тогда пойдем. — Рамон поднялся, протянул руку. — Провожу.
Он так и не выпустил маленькую ладошку до самого дома девушки.
— Зайдешь? — спросила она у ворот.
Рамон покачал головой.
— Как-нибудь
Лия кивнула. Порывисто обняла, чмокнула в щеку.
— Ты хороший. Спасибо.
И исчезла за воротами.
Сумерки укрывали город фиолетовым покрывалом. Всю дорогу обратно Рамон пытался избавиться от ощущения шелковых волос под ладонями и легкого дыханья, щекочущего шею. И улыбался, сам не понимая чему.
Сквозь закрытые ставни библиотеки пробивался свет. Рыцарь нахмурился. Из его людей грамотным были лишь Бертовин и Хлодий — но оба так и не смог понять, чего ради можно часами просиживать над толстенными фолиантами. Велика радость — спина устанет, да глаза заболят. Значит, Эдгар, больше некому. Почему на ночь глядя?
— Что случилось? — спросил Рамон вместо приветствия. Сегодня что-то слишком часто приходится спрашивать, что случилось. Удался вечер, ничего не скажешь.
— Я уезжаю. Завтра, с утра.
— Уже?
Хотя какое там «уже», больше месяца прошло. По правде говоря, Рамон ждал этого раньше, куда раньше — потому и так торопился всюду успеть, так что едва не загнал и брата, и себя.
— Утром узнал, зашел к тебе, сказали — спишь.
— Велел бы разбудить, велика важность.
Эдгар смущенно улыбнулся. Мол, ты же меня знаешь. «Знаю» — так же, улыбкой ответил Рамон. Вслух спросил:
— Голодный?
— Нет.
— Тогда пойдем вниз, посидим. Здесь неудобно.
В библиотеке и вправду было неудобно разговаривать — стол, стул да книжные полки. места только для одного. По дороге Рамон приказал долить вина и сменить посуду.
— Пришел вроде поговорить, а не знаю, что сказать. — Нарушил молчание Эдгар. Разве что попрощаться.
— Погоди прощаться, еще завтра провожу. Едете с рассветом?
— Нет, с нами Дагобер едет, он сказал к полудню.
Рамон усмехнулся — маркиза на рассвете даже гром небесный не разбудит. Особенно после хорошей гулянки.
— Его-то что в Белон понесло?
— Вроде как меня представить… опять же переговорить, видимо, есть о чем.
Ну разве что так. Веселый, похоже Эдгару предстоит путь. Дагобер пока не сравнит вина во всех придорожных харчевнях, не успокоится. А пьяного маркиза непременно потянет на разговоры. И непонятно что лучше — начнет ли он задушевные беседы с представителями Белонского короля, нарочито вычеркивая из разговора Эдгара или сочтет того достойным внимания и будет заливаться соловьем всю дорогу. Хрен редьки не слаще.
— Вещи собрал?
Ну что за ерунду он несет? Не дитя малое, в конце-то концов.
— Было бы что собирать.
Странно как оно выходит — вроде бы столько всего сказать хочется, а слов нет, и даже те, что остались — пустые и ненужные.
— Ты там поосторожней, ладно?
Не то, снова не то. Скажи кому — на смех поднимут, квохчет над взрослым мужиком, точно мамка.
— Хорошо, буду поосторожней. Тепло одеваться не обещаю, но ходить по девкам и пьянствовать в дурной компании точно не буду.