Двум смертям не бывать
Шрифт:
Рамон усмехнулся:
— Уел. Выпьешь? — охнул, вспомнив. — Прости. Сейчас прикажу, чтобы воды принесли, или…
— Не мельтеши. — Эдгар вспомнил, что когда-то услышал от брата именно это. Странно, тогда он сам смущался и переживал, не зная, как его встретят и что дальше. А сейчас внутри была спокойная уверенность, хотя вроде бы ничего не изменилось — впереди по-прежнему незнакомая страна и чужие люди. Может быть просто изменился он сам?
— Налей нам обоим, что ли.
И в самом деле изменился. Три дня назад — господи, всего лишь три дня! — выхлебав полфляги он не только не заснул по дороге,
— Не заснешь?
Эдгар пожал плечами:
— К полудню проснусь в любом случае.
— И то верно. — Рамон протянул брату наполненный кубок, сел перед камином. По правде говоря, лето здесь было куда теплее, чем дома. Но трудно было отвыкнуть о того, что камень стен прогревается, и не нужно топить по ночам, прогоняя накопившуюся за века холодную сырость, что гуляла в замке. Да и не хотелось отвыкать — изжариться никто не изжарится, а смотреть на огонь рыцарь всегда любил. Сидеть у камина, слушать треск поленьев и думать о чем-нибудь хорошем… например, о зеленоглазой девчонке с каштановыми кудрями… Тьфу ты, нашел время!
— Вернешься только со свадьбой?
— Да.
— Долго…
Эдгар глотнул вина.
— Сигирик сказал мне, что требуется от принцессы. Правду говоря, за отведенный срок эти знания можно вдолбить даже в совершенно девственный разум, а я все же надеюсь, что в Белоне девушек тоже учат наравне с юношами.
— Учат. Чем знатнее девица, тем лучше она образована.
— Что ж, будет интересно. Куда приятнее иметь дело с человеком, который уже умеет усваивать знания.
— Ага, оценил умных женщин. — Хмыкнул Рамон.
— Если совсем честно — я так до конца и не привык, что с женщиной можно говорить как с равным по уму.
— В Белоне привыкнешь.
— Наверное… Встретишь, когда вернусь?
— Если буду жив.
— Я буду молиться, чтобы получилось.
Рамон улыбнулся. Эдгар прислонился лбом к кубку — слишком хотелось завыть при виде этой улыбки. Но жалости брат не простит. «Брат…» Сколько лет Эдгар был уверен, что никогда не решится сказать это вслух. Где уж ему, ублюдку, пытаться встать на одну доску… спасибо и на том, что подобрали, да выучили. Рамон не снизошел, а принял как равного, и это казалось немыслимой, незаслуженной щедростью. А потом он приводил Эдгара в дома, в которых его одного не пустили бы и за ворота, всем видом говоря «любишь меня — полюби и его». Так что в конце концов его приняли в свете — и это тоже казалось немыслимым. Но случилось.
— Знаешь, а я к тебе… прирос. — Сказал Рамон. — Отпускать не хочется. Дурак.
— Я должен.
— Знаю. Просто… Говорю же — дурак.
— Не надоело на себя наговаривать?
— Больше не буду. — Улыбнулся Рамон, и улыбка эта была совсем не похожа на предыдущую.
Потом они говорили о пустяках, прихлебывая вино. Один из тех разговоров, который потом никак не получается вспомнить, потому что слова на самом деле не значили ничего. Потом Эдгара все же сморило. Проснувшись посреди ночи он обнаружил догорающий камин, свернутый плащ под головой и одеяло сверху. И мирно сопящего брата рядом. Эдгар улыбнулся и снова уснул — теперь уже до утра.
Здравствуй.
Сегодня я впервые почувствовал
Впрочем по порядку.
Я долго собирался съездить к соседу — тому, у которого я был оруженосцем когда-то. Спросить, не знает ли он, где в округе можно найти приличного оружейника и сколько примерно может стоить подгонка кольчуги — помнишь, я жаловался, что вырос из доспеха? Настолько отвык выбираться из дома, что даже такая мелочь казалась едва ли не путешествием. Словом, собрался с духом, приказал седлать коня, а конюх возьми и спроси разрешила ли госпожа.
Не знаю, что на меня нашло. Наверное, то самое фамильное бешенство, что заставило когда-то предка выйти на шатуна с одним ножом после того, как медведь не явился на суд… Порой мне кажется, что предки жили в каком-то особом мире, где все животные и даже растения были наделены разумом… впрочем, я отвлекся. Словом, не знаю, что на меня нашло — но я взял конюха за грудки и объяснил, что свернуть ему шею я смогу и без разрешения госпожи. И что я так и поступлю, если он еще раз усомнится, кто в доме хозяин.
Я не сказал матери, куда еду и надолго ли, так что когда вернулся, сцена была готова и декорации расставлены — не хватало только злодея, сиречь меня. Но я был изрядно навеселе — скажу тебе, яблочное вино у барона великолепное, а сыры с его лугов — еще лучше… Словом, я был пьян, весел и безжалостен. Посоветовал маменьке прекратить представление — ее слезы давно не вызывают ничего, кроме желания стукнуть чем-нибудь потяжелее, чтобы избавить, наконец, хрупкую женщину от треволнений этого жестокого мира. Маменька лишилась чувств.
Знаешь, я правду не знаю, что на меня нашло. Еще больше меня пугает то, что в тот момент я был совершенно искренен, так же как и когда грозился свернуть шею конюху. Наверное, я просто до смерти устал подчиняться.
Кстати поездка оказалась удачной — оказалось, что барон недавно переманил к себе оружейника. Так что завтра повезу кольчугу. Обещал сделать за две недели и согласился взять в оплату перстень. Пришлось соврать, что твой отъезд сожрал все наличные деньги. Ты ведь простишь меня за это?
Не знаю, как я встречусь с маменькой за ужином. Пойду, напьюсь, что ли. Но кольчугу я увезу. Иначе — к чему все это было? Прошу у господа сил настоять на своем и разума не перегнуть палку. Но я хочу, наконец, понять, что такое быть мужчиной, а не жить под мамкиной юбкой. Жаль, что не уехал с тобой, сейчас все было бы по другому. Что ж, сам виноват — сам и буду расхлебывать.
Рихмер.
Глава 12
Неделю после отъезда брата Рамон просидел что медведь в берлоге — носа никуда не высовывая. Вызов к герцогу оказался совершенно неожиданным. Вроде в городе не происходило ничего совсем уж из ряда вон — сплетни его люди приносили исправно, почесать языком солдаты любят не меньше чем женщины. Да и правду говоря, как еще у них развлечения, кроме выпивки, сплетен и баб? Словом, случись что, он бы знал — но ничего не происходило. Город затих, точно так же приходя в себя после страшного боя, ведь не было дома, где не потеряли бы если не родича, то друга.