Дядюшка Наполеон
Шрифт:
– Нет, не хочу… Я один раз пробовал – мне от него нехорошо, голова болит.
– Ну, за мое здоровье! Выпей за здоровье Ахтар!
С этими словами она поднесла стакан к губам Пури. Тот сделал глоток и сморщился:
– Кислятина!
– Это ты не распробовал. Ну, еще глоточек – за здоровье Ахтар!
Она вылила ему в глотку почти весь стакан и вдруг закричала:
– Ой, разрази меня гром! Ты мне платье облил…
Тут она ухватилась за подол платья и задрала его так высоко, что стали видны толстые белые ляжки. Пури громко
– Говорил я вам – не надо настаивать! Вот бог-то и наказал!
Этот парень был до того тупой и серый, что мне захотелось, отбросив все личные проблемы, стукнуть его петардой прямо по голове. Он вытащил из кармана пижамы платок, намочил его в бассейне и протянул Ахтар:
– Возьмите, вот, замойте.
– Нет, это креп-жоржет, его так испортить можно. Я лучше натяну, а вы потрите платочком.
Ахтар приподняла подол еще выше, обнажив чуть ли не все бедро, а лошадиная физиономия Пури почти уткнулась ей в грудь. Нетрудно было догадаться, какие чувства пробудились в его нескладном теле.
– Ну что же, я теперь не совру, если скажу, что Пури-хан меня запятнал…
Пури мерзко захихикал, этот смешок совсем не походил на его обычное ржание.
– Хорошо, что отца нет дома, – сказал он, – а то стыдно так.
– Если бы отец твой дома был, я бы с таким красивым мальчиком не сидела… Ой, ой! Комары здесь какие! Под коленкой так и жжет… Ой, какой волдырь вскочил! Потрогай-ка, какой большой…
Ахтар взяла руку Пури и прижала к своей голой ноге, продолжая говорить:
– У вас в доме одеколона нету?
– Почему, есть… Подождите, я сейчас принесу.
Пури направился к дому, Ахтар за ним. Теперь я не видел их, но из открытой двери комнаты доносились их голоса. Ахтар говорила:
– Ух, как щиплет! Потри еще немного, только не по одному месту… Смотри-ка, а сам говорил, будто не ходил на свиданья с женщинами.
– Нет, не надо… Отец с мамой могут прийти.
– Да ни за что они не придут… Я Полковника в дверях встретила, он сказал, что до вечера не вернутся.
– А вдруг слуги…
– Не болтай, милый… Никто сюда не войдет…
По тому, как голос Пури вдруг прервался, и по невнятному кудахтанью, которое он теперь издавал, я догадался, что Ахтар соответствующим образом заткнула ему рот. Господи, бросать мне петарду или нет?.. Хоть бы здесь был Асадолла-мирза, он бы мне скомандовал: «Огонь!» По скрипу пружин я понял, что оба они повалились на кровать. Раз, два, три… Изо всех сил я швырнул петарду как можно ближе к дверям комнаты…
Грохот взрыва превзошел все ожидания. Звук был такой, словно каменная глыба обрушилась на склад стекла… Осколки вихрем взлетели вверх, я от страха потерял равновесие и нога моя сорвалась с кирпичного выступа. Но на землю я не упал, так как инстинктивно уцепился за карниз руками. Хорошо еще, что, замахиваясь для броска, я повернулся к стене лицом – не то обязательно сорвался и переломал бы себе кости. Мгновение я висел на руках,
Вопли Ахтар слились со странными звуками, вылетавшими из глотки Пури:
– Пури-джан!.. Пури-джан!.. Что с вами? Что это было? О-ох, провалиться мне на этом месте, отвечай, тебе говорю…
Заикаясь, Пури с трудом выговорил:
– Нет… ни-и-чего… я… Э-это пу-у-ушки… р-р-ру-ужья…
– Ну, я пошла! – крикнула Ахтар. Она накинула на голову чадру и поспешно побежала к садовым воротам.
В дверь дяди Полковника стучали кулаком, что-то вопили. Но Пури, похоже, не в силах был двинуться с места, только по-прежнему сипел, запинаясь:
– И-и-иду… и-и…
Мое положение оставалось отчаянным: ногу некуда было поставить, а руки уже отказывались меня держать. Но прежде чем я решился разжать пальцы, один из кирпичей, за которые я ухватился, вывалился из гнезда, и мы вместе рухнули вниз. Меня пронзила сильная боль, однако кое-как я все же поднялся, но, прежде чем успел обратиться в бегство, в дверном проеме показалась длинная фигура Пури, бледного как мертвец.
Должно быть, от злости, охватившей его при виде меня, испуг несколько отступил, он опять обрел дар речи и завопил:
– Значит, это твоих рук дело!.. Это ты… ты все устроил?..
– Нет, нет, Пури, жизнью отца клянусь… Это не я, клянусь здоровьем дядюшки!
Но явная растерянность и волнение выдавали меня с головой. Воспользовавшись минутным колебанием Пури, я бросил взгляд в ту сторону, куда швырнул петарду. Оказывается, мой снаряд попал в отверстие здоровенной широкогорлой бутыли, которая неизвестно зачем стояла в углу двора, и разорвал ее. Верхняя конусообразная часть сосуда валялась на прежнем месте, все вокруг было усыпано осколками стекла.
Не обращая внимания на шум, доносившийся снаружи, Пури кинулся на меня и начал колотить. На мгновение инстинкт самозащиты взял верх, и я уже занес ногу, чтобы лягнуть его, но, вероятно, обещание обойтись без членовредительства, данное Асадолла-мирзе и Маш-Касему, заставило меня прирасти к месту. Тут дверная задвижка, не выдержав сильного напора, отскочила, и дядя Полковник впереди, а за ним несколько человек родственников ввалились во двор.
Рев дяди Полковника перекрыл все прочие крики:
– Что случилось, Пури? Что тут за грохот?!
– Этот выродок гранату в наш дом бросил.
Я тотчас начал оправдываться:
– Клянусь здоровьем отца, жизнью вашей, дядя, клянусь, если бы это я…
Полковник, оттолкнув Пури, сам вцепился мне в горло:
– Признавайся, паршивая тварь, поганец!
– Клянусь вашей жизнью… отцом клянусь… Я услышал шум и выскочил на крышу поглядеть… Поскользнулся там…
В отчаянии я смотрел на дверь: я надеялся, что Маш-Касем или Асадолла-мирза прибегут меня спасать, но никого не было. Дядя Полковник, продолжая сдавливать мне шею, опять зарычал: