Дьявольские шутки
Шрифт:
Я не боялся смерти. Я лишь хотел, чтобы Лерт был жив и чтобы у него всё было в порядке.
Ради этого оказалось не страшно даже отдать себя в руки Дьявола.
Снова.
По собственной воле.
Условием были двадцать лет моей жизни, и если какие-то жалкие двадцать лет могли вернуть Лерту жизнь, то я без промедления был готов заплатить в ту же секунду.
— Вы не задумывались, что Дьявол мог обмануть вас? — шёпотом спросил отец Мартин.
— Священник, Дьявол и так получил бы меня. Он напал на «Пандору», потому что знал, что мальчик, обладающей силой Шести Путей,
— Вы говорили, — начал священник, и Рагиро внимательно на него посмотрел. Они по-прежнему сидели на холодном каменном полу, практически не шевелясь, — что с богами невозможно договориться. А сейчас называете Лерта Богом. Фигурально, я это понимаю. Лично для вас. Я не уверен, что правильно…
— С Лертом никогда нельзя было договориться. Он слишком твердолобый. Но это неважно, потому что я всегда был готов следовать за ним, куда угодно.
— Вы тринадцать лет служили Дьяволу, думая, что Лерт мёртв? — спросил отец Мартин, и тон его голоса был похож на тот, каким он говорил, едва переступив порог тюремной камеры, — неверящим.
— Смешная вышла шутка, верно? Дьявол здорово посмеялся, — посмеялся Рагиро. — Дальше историю ты знаешь.
ГЛАВА 26
«НАЧАЛО КОНЦА»
Плотный белый туман преследовал корабли с момента, как они отчалили от Сент-Люси. Непривычный холод окутал вокруг всё живое, море словно заледенело, и вода слишком неохотно позволяла проходить сквозь неё. Чайки больше не летали, зато редкие чёрные вороны то и дело садились на мачты, на борта и рассматривали каждого пустыми чёрными глазницами каждого матроса. Большинство молчало, в воздухе раздавались только приказы капитанов, да и те — с каждой милей реже.
Пушки были заряжены с самого начала, оружие держали наизготове и в любой момент могли броситься в бой, но островов не было видно. Только туман расстилался белым полотном, морозил, душил, не позволял дышать. Туман клонил в сон, медленно убивал.
Среди моряков ходили легенды не только о Морском Дьяволе, но и о тумане, в котором корабли просто растворялись, словно их никогда не существовало. Откуда брались эти легенды, если все исчезали — никто не знал, зато все знали, что из тумана выбирался не каждый. И сейчас три корабля добровольно шли в этот смертоносный туман.
Маледиктус стали показываться постепенно. Чёрные, иссушенные верхушки неестественно высоких деревьев без единого лепестка поприветствовали незваных гостей неподвижно. Разве что одинокий ворон опустился на мачту «Гекаты» и гаркнул трижды. Никто не обратил на птицу особого внимания, но все знали, что означало её присутствие.
Острова ждали их.
Бермуда ждал их.
Смерть ещё никогда не была так близко.
Эйлерт ожидал увидеть несколько находящихся рядом друг с другом островов, но увидел только один большой. Настолько большой, что разглядеть его границы в нерассеивающимся тумане оказалось невозможно. Только тонкие черные ветки деревьев почти
Ворон гаркнул ещё раз и превратился в дым, оставляя за собой горстку пепла как феникс.
Маледиктус был всё ближе.
Маледиктус приближался всё стремительней, и теперь корабли застыли на месте, а остров двигался к «Пандоре» и «Гекате» сам.
«Эгерия» заходила с тыла, пытаясь угнаться за уходящим островом.
А потом все резко остановились, туман на мгновение стал белее, а потом вмиг растворился, будто его никогда здесь не было.
«Пандора» и «Геката» стояли впритык к берегам. «Эгерия» пока не подошла.
— Неужели у тебя и правда хватило сил бросить мне вызов? Я удивлен, — голос Бермуды раздавался везде и нигде одновременно. Он звучал то ли в головах каждого, то ли в воздухе, то ли прилетевшие вороны говорили его голосом, его словами. — Ты смелый мальчик. Смелый и крайне самонадеянный.
Эйлерт про себя называл это отчаянием, доведённым до безумия. Будто бы у него был выбор, что делать, и тем не менее он смог усмехнуться — непонятно кому, потому что Бермуды никто не видел.
— Не более самонадеянный, чем ты, — уверенно ответил Эйлерт. Он стоял на носу «Пандоры», вглядываясь в пустой остров. — Но у меня хотя бы хватило духу не прятаться, как последнему трусу.
Бермуда не любил, когда его называли трусом, как и не любил, когда ему хамили, а Эйлерт Лир переходил все дозволенные и недозволенные границы. Бермуда такого не прощал. Маледиктус вдруг уменьшился, и Бермуда появился в нескольких метрах от моря в чёрном плаще и белой маске. Один, окружённый только хрупкими деревьями, он не казался таким уж страшным, но Эйлерт знал, что это ощущение обманчиво.
— А что до тебя, Рагиро, всё-таки я переоценил твой ум, — проигнорировав Эйлерта, продолжал Бермуда. Если бы Рагиро плохо знал его, он бы решил, что тот говорил с плохо скрываемой грустью, но такие как Бермуда не умели испытывать грусть. — И недооценил твоё упрямство.
Рагиро не мог с уверенностью заявить, что Бермуда не прав, потому что он тоже недооценил своё упрямство. С умом дела обстояли сложнее, но здесь Рагиро был склонен согласиться с Бермудой: на такое пошёл бы только человек недалекого ума. Но Бермуде об этом знать совсем не обязательно. Впрочем…
— Вы и впрямь думаете, что сможете победить меня?
Рагиро давно перестал реагировать на провокации Бермуды, и его мало кто мог вывести из равновесия. Разве что Габриэль Грэдис.
Бермуде подвластны его острова, отчасти подвластно даже море.
— А ты настолько боишься нас? — незамедлительно отозвался Лерт. Смелости ему и правда было не занимать, особенно когда дело касалось кого-то, кого он любил.
Бермуда помедлил с ответом, но Эйлерту казалось, что он слышал его дыхание — везде и нигде. Вороны загалдели, но быстро успокоились. Их стало намного больше, и теперь птицы сидели почти на каждой мачте, огибали борта кораблей и буравили взглядами всех присутствующих. Зрелище немного пугающее, но птицы не могли навредить им, потому что были лишь иллюзией, созданной Хозяином островов. А иллюзии не могли навредить. Физически.