Дьявольский остров
Шрифт:
Дыхание Бронислава тем временем очистилось, температура стала меньше. Однажды среди ночи он начал стонать:
– Валерьянка, где ты! Валерьянка, иди сюда… Данила тронулся! Держи его! Хрен моржовый, салабон херовый, подвесить его за… – краснофлотец бредил.
– Тихо, – прошептал ему Шпильковский, – молчи…
Но было уже поздно. Валттери открыл глаза и слушал.
– Лингва россикус? – спросил финн. – Это он говорит по-русски?
– Да… Он знает русский и сейчас бредит на этом языке.
– А финский он знает?
Валттери
– Тойво, куулэтко минуа! Воит саноа! – и начал изо всех сил тормошить больного.
Тот только бессвязно замычал. Финский корабельный врач еще несколько раз повторил свою фразу:
– Тойво, ты меня слышишь? Можешь говорить? Тойво, куулэтко минуа! Воит саноа?
– Склитрындень ты двузадстворчатый, едрить тя в перехлест из поворота в перекос, и через гвоздями в забитый клюз туда и обратно и в печенку и в селезенку, семиголовый восьмихер с четырьмя пробоинами… – заревел Бронислав, широко раскрыв ничего не видящие глаза.
Финн в страхе отпрянул.
– … етить колотить, выстебыш плюндрахренов, тебе, сучьему сыну, сунуть двурогий якорь под спину, повернуть три раза и вынимать втихую… салага, говнопроизводитель… трижды тебя злогребучим пробоем вдоль и поперек с присвистом через тридцать семь гробов в центр мирового равновесия…
Бронислав выдохся и закашлялся. На губах у него показалась мокрота. Он опустился и замолк.
– Кто он? Кто вы? – испуганно вздрогнул финн.
– Он раньше плавал с русскими рыбаками-эмигрантами, научился всяких слов у них, – нашелся Альберт Валерьянович.
Шпильковский нарочито сказал это равнодушным тоном, чтобы успокоить Валттери.
– Хорошо, когда нас обнаружат, мы разберемся, где он и когда этому научился. И вообще кто он, и кто вы… Узнаем, кто есть кто… Куи куи эст?..
Бронислав вновь открыл глаза. Казалось, что он слышал и понял последнюю угрожающую фразу. Однако Шпильковский был уверен, что краснофлотец не знал латинского.
Прошла еще неделя. Снегопад не прекращался. Выходить из дома было бесполезно – ведь ничего не было видно. Пару дней вообще завывала за стенами дома ужасная метель. Складывалось впечатление, что ошалевший ветер грозился снести избенку с берега на лед, а там разбросать ее бревна и сдуть по одному в море.
В конце недели Бронислав и Валттери поменялись ролями. Финн лежал в бреду, покрытый каплями пота, а красный капитан явно пошел на поправку. Однажды он присел, посмотрел на Шпильковского, долго пытался сфокусировать взгляд и наконец произнес:
– Альберт Валерьянович…
И замолчал. Немного подумал и спросил:
– А где Никанор? Где Данила?
– Ты нормально себя чувствуешь? – спросил в ответ военфельдшер.
– Порядок! Черт побери! А где все наши?
Он задумался и начал вспоминать, что с ним за последние пару недель происходило.
– Сволочи, Никанора убили. Данилу, видать, утопили…
– Не говори так, Бронислав, – сказал Альберт Валерьянович. – Мы же не знаем,
– А это кто такой? – показал он на лежащего финна.
– Врач с подводной лодки.
– Твою душу, чертову мать… Этот пес выжил вместе с нами?!
– Если бы не он, то не выжил бы ты. Он фактически выходил тебя, вводил тебе новейший препарат, жертвуя собой.
– Мне плевать, что он мне вводил, хоть кровь самого Нептуна… Он нас сдаст при первой же возможности.
– Ты чего, Бронислав?
– Придушить его надо и в снегу закопать. Вот и все дела.
– И не вздумай! – Шпильковский поднялся во весь рост, встал между краснофлотцем и лежащим на полу, укрытым бушлатом, финским корабельным доктором.
– Альберт Валерьянович, он наш враг! – Бронислав поднялся, он на полголовы был выше военфельдшера и мог вырубить его одним ударом. Красный капитан уже сжал кулаки.
– Ну, давай, меня тоже убей! – в тон ему сказал Шпильковский.
Валттери приоткрыл глаза, он явно пришел в себя и наблюдал эту сцену, но у него не было никаких сил отреагировать на происходящее.
– Давай так, Валерьянович, пускай Бог решает, помрет он или выживет. Ты только не помогай Богу, понятно?
– Ты о чем? Ты явно двинулся, Бронислав?
– Не помогай Богу вылечить его, а я не буду помогать дьяволу его убить! Иначе я за себя не отвечаю!
– Я давал клятву Гиппократа.
– Да чхал я на твоего Гиппократа!
– Пошел вон! – крикнул всегда уравновешенный Шпильковский. – Иди лучше выйди на свежий воздух, а то у тебя крыша от недостатка кислорода совсем уже съехала!
– Там снег идет, – буркнул краснофлотец, чуть успокоившись.
– Сегодня перестал. Я набирал снега для похлебки и видел – небо прояснилось.
– И сколько у нас осталось провианта? – неожиданно перевел тему Бронислав.
– А тебе что? Я этим занимаюсь.
– А то, что мы в этой заднице можем надолго застрять, а жрать-то нам надо будет.
– Постараемся сэкономить.
– У нас есть рыболовные снасти, – Шпильковский решил убавить напряжение, что возникло в разговоре. – Зимней рыбалкой ты случайно не увлекался?
– Нет, – бросил Бронислав.
Больше он не сказал ни слова, покосился на финна, обулся, накинул бушлат и направился к выходу.
– Возьми доску, откопай дверь, чтобы лучше открывалась, – попросил Альберт Валерьянович.
– Есть, товарищ старший военфельдшер, – с издевкой произнес Бронислав, но доску, служившую лопатой для очистки снега, взял.
«Опять у него наблюдаются проявления психической неуравновешенности», – подумал Альберт Валерьянович. Военфельдшер понимал, что все это следствие постоянного нервного напряжения, постоянной угрозы смерти, на волосок от которой Бронислав за последний месяц оказывался несколько раз. И Альберт Валерьянович отогнал от себя страшную мысль: «Если бы этот ужасный, на грани безумия человек вдруг не выздоровел, мне было бы не легче».