Дьявольский полк
Шрифт:
Свинье дали ведро пива со шнапсом, и Орлу требовалось заботиться, чтобы обер-лейтенант Бекон каждые четверть часа выпивал хороший глоток этой смеси. После свиньи Орел тоже мог приложиться к ведру.
— Что хорошо для одной свиньи, годится и для другой, — сказал Порта и довольно засмеялся. — В перерывах между глотками садись напротив обер-лейтенанта и отдавай ему честь.
Орел запротестовал, но Малыш быстро вразумил его.
— Это напоминает мне приходского священника с Пистоленштрассе, который хотел подать жалобу на епископа Нидермайера [78] , —
78
Порта, наверное, имеет в виду Нидермёллера, но тот не был епископом, а протестантским пастором (правда, довольно известным) и был арестован нацистами. — Прим. ред.
— Да будет тебе, — сказал ему Старик. — Надоело.
Порта понимающе кивнул и указал на Орла.
— Вот видишь, траченная молью тюремная крыса, как мало значения люди придают жалобам. Ни одна жалоба не нашла еще места в мировой истории. Если сыт нами по горло, рассматривай это как неизбежное зло. Веди себя как следует, и твоя жизнь будет более-менее терпимой. Иначе отдам под юрисдикцию Малыша. Он отправит тебя в небеса, словно ракету за пять минут до наступления Нового года.
Орел, бледный, но сдержанный, принялся за работу.
После третьей кружки пива Порта спросил одну из девиц, почему у нее не сняты трусики.
После седьмой Краббе предложил сыграть партию в стрип-покер. Пиво само по себе уже не привлекало нас. Действует оно слишком медленно. Большая бочка была уже наполовину пустой, и мы наполнили ее виски, кьянти, водкой, джином и вылили туда для вкуса бутылку острой соевой приправы. Порта сказал, что так делают в светском обществе, когда готовят коктейли.
Орлу пришлось дважды прокатить бочку вверх-вниз по склону холма, чтобы в ней все перемешалось как следует. Заканчивая эту работу, он плакал.
Малыш встал, поддернул брюки, поднял с пола веревку и, пока шел к Орлу, сделал затягивающуюся петлю.
— Все приходит к концу, — добродушно сказал он, надев ее Орлу на шею. — Вот тебе хорошая веревка. Теперь ступай, отыщи подходящее дерево, наберись мужества и повесься.
Орел стремглав выбежал из двери, преследуемый Малышом. Громко завопил, получив сильный пинок в зад, и покатился по склону; конец веревки, подрагивая, тянулся за ним.
— У подножья найдешь подходящее дерево — сразу же слева.
— Это зрелище порадовало мой взор, — сказал со смехом Порта. — У Малыша есть дух, которого недостает вам всем.
Наш молодой врач сильно опьянел и принялся ухаживать за унтер-офицером интендантской службы, приняв его за Грету Гарбо.
— Трусики у вас из очень грубого материала, мисс Гарбо, — сказал он, громко икнув.
Краббе стукнул его штыком по пальцам.
— Убери лапы, клистирная трубка.
Врач расплакался. Потом лицо его вдруг повеселело, словно в конце похорон, и он плюнул на пол.
— Я выпишу для вас свидетельство о смерти.
И написал на трусиках одной из девиц: «Разжалованный штабс-фельдфебель Штальшмидт
Потом наткнулся на Марке, пившего, лежа на спине.
— Ты труп, — воскликнул он, что было весьма недалеко от истины. — Я не потерплю, чтобы покойник лежал здесь и пьянствовал. В могилу! Иначе вызову полицию вермахта.
— И мы не позволим падре Эмануэлю благословить Орла. И он не получит последнего помазания! — выкрикнул Хайде.
— Пусть Господь над ним смилуется, если у него хватит наглости ожить, — угрожающе сказал Порта. — А теперь возблагодарим Всевышнего.
Хайде подскочил на ноги и стал отбивать ритм, мы обняли друг друга за плечи и запели. Малыш растрогано плакал.
Затем мы перешли к ритуальным приветствиям; старший по званию приглашал младшего выпить с ним, а если оба были равны по чину, приглашал тот, у кого больше наград. Начал Порта. Он поднял кружку и обратился к врачу:
— Ты пролез с черного хода в наш профсоюз из своего университетского отупляющего института. Ты носишь наш мундир, но даже не знаешь разницы между пулеметом и катапультой. Ты понятия не имеешь, как созвать на кормежку стаю голодных петухов. Приветствую тебя.
Врач неуверенно поднялся на ноги, пошатываясь, поднял кружку и осушил ее, как предписывали правила.
Затем врача приветствовал Хайде. Потом Марке. Когда настал черед Старика, врач больше не мог пить. Он сник, будто проколотый баллон, его вынесли на носилках под напев погребальной песни и бросили на мусорную кучу.
Вольф хотел выпить с Портой, но получил насмешливый отказ. Гордо похлопывая себя по усеянной орденскими ленточками груди, Порта ответил:
— Треклятая ты запальная свеча, по-твоему, я распределитель зажигания, и от меня можно требовать искры? Ступай, принеси мне локон волос американского морпеха, тогда у тебя появится слабая надежда выпить с воевавшим на передовой обер-ефрейтором.
— Прошу прощенья, — сказал, икнув, Вольф и попытался поклониться, но потерял равновесие и упал перед обряженной в мундир свиньей, которую принял за одну из девиц.
— Моя милая девушка, ваше поведение вряд ли можно назвать пристойным! — воскликнул он. — Появляться на людях без трусиков. — Потом звучно поцеловал ее прямо в пятачок, идиотски улыбнулся и вскричал: — Твою губы прохладны и неотразимы!
После этого перешел на грубости; но посреди фразы увидел знаки различия на кителе свиньи и неуклюже отсалютовал рукой с растопыренными пальцами.
— К вашим услугам, герр обер-лейтенант. К вашим услугам, герр обер-лейтенант, вы свинья!
И повалился на пол.
Состоялись очередные похороны. Высоко подняв носилки над головами, мы вынесли Вольфа к мусорной куче и уложили рядом с трупом врача.
Появился падре Эмануэль. Остановился в дверном проеме, глядя на нас и покачивая головой. Марке пригласил его внутрь. Малыш, шатаясь, пошел за ним, но изнеможенно рухнул на мусорную кучу. При виде безжизненного тела врача преисполнился горя и стал просить прощения за то, что убил его. Поклялся, что никогда больше ничего подобного не совершит. Потом увидел Вольфа и горько заплакал.