Дьяволы
Шрифт:
— И вряд ли я страннее всего… — Санни ухватилась за халат Алекса, костяшки пальцев коснулись груди. — Что находили голым… — Приподняла лицо, губы почти соприкоснулись. — В этих покоях… — Алекс усмехнулась, дыхание участилось, думая, как странно и прекрасно…
Санни дернула за халат — Алекс шлепнулась лицом в воду. Вынырнула на коленях, откинула мокрые волосы. — Придется им снова меня расчесывать.
Санни прикусила язык: — Пусть прислуга почувствуют себя нужными.
Алекс взглянула на промокший халат. По старой
— Знаешь… — Санни прошептала, когда Алекс перекинула ногу через нее, скользнув в ванну сверху, кожа к коже. — Именно на это я надеялась.
— Ну… — Алекс наклонилась, нежно коснувшись губами ее верхней губы. — Моя обязанность не только дать то, о чем попросишь…
Она поцеловала нижнюю губу. — Но и знать, чего ты хочешь…
Алекс вцепилась пальцами в мокрые волосы Санни и притянула ее ближе. — …прежде чем спросишь.
Глава 56
Призраки завтрашнего дня
С последним усилием Якоб заставил свои горящие, щелкающие, дрожащие ноги преодолеть последние ступени и выбраться на ослепительную вершину Фароса Трои.
Его изможденное сердце отчаянно жаждало рухнуть на пол и кататься в агонии, словно объятый пламенем. Колени горели так, будто и вправду пылали. Вместо этого он стиснул челюсть, оперся ладонью о арку и издал стон, смешанный с рычанием. Как тысячу раз прежде, превратиа боль в пинок, заставивший двигаться дальше. Якоб поднял голову, щурясь одним глазом в ослепительное Пламя Святой Наталии.
Оно пылало в бронзовой чаше в центре галереи, поднимаясь через вентиляционный канал в куполе. Мозаика из зеркальных осколков отражала священный огонь, усиливая его свет, чтобы утешать всех в море и на суше. Те, кто осмеливался подняться сюда, видели виды, достойные ангела.
На западе — море и небо, пурпурные от заката. На востоке — Великий Акведук, уходящий в горы. На севере — изрезанный берег и черная щель Геллеспонта и огоньки путников на дорогах.
Герцог Михаил, чьи ноги не знали ран, стоял у парапета, вглядываясь на юг. В Святую Землю. Откуда пришли эльфы и куда они затем были отброшены ценой большой крови.
И откуда вернутся вновь.
— Чтоб их прокляли, — прошипел Якоб.
— Эльфов? — Герцог повернулся, пламя освещало половину его лица, вторую погрузив в тень.
— Ступени. — Якоб вдавил кулак в ноющий бок. — Эльфы хоть раз в век являются. Ступени не дают покоя никогда.
— Если не любите ступени… — Герцог усмехнулся. — Боюсь, вы выбрали не тот город.
— Я из Часовни Святой Целесообразности. — Якоб оттолкнулся от арки, выпрямил сведенную спину, заставил дрожащие ноги шагнуть. Мимо монахини у пламени, застывшей
Герцог изучал его, будто оценивая товар. — Но вы не такой, как остальные. Вас не судил Небесный Суд.
— Может, стоило.
— Вы не были приговорены к службе.
— Может, стоило.
— Вы пришли по своей воле. Могли бы уйти сейчас.
— Если бы смог спустился по этим ступеням, — пробурчал Якоб, опираясь на парапет с высеченными именами веков.
— Вы способны на все, за что возьметесь. — Герцог сжал кулак, глаза горели. — Воин вашего опыта заслуживает почета. Вы можете вернуть свою судьбу.
— Я верил в судьбу. — Якоб сжал свой кулак, изуродованный шрамами. — Думал, я орудие Божьей воли. Что любые жертвы оправданы. Прошел испытания веры, решимости. Говорил себе: «Великая цель не дается легко». Пожертвовал всем и всеми. Покрыл себя славой и пропитался кровью. И вот, на вершине холма из трупов, я достиг судьбы… — Он разжал пальцы, рука бессильно упала. — А за ней оказалась пустота. Я понял: я следовал не Божьему плану, а лжи, чтобы оправдать жадность и амбиции.
Герцог Михаил взглянул на него искоса. — Значит, вы превратили себя в стрелу, выпущенную из чужого лука. Доверили другим целиться и смыли руки с правоты или лжи. Кто-то назовет это трусостью.
Якоб хмыкнул, но слишком устало, чтобы вкладывать в это усилие. — Поверьте, мне давно все равно, что кто-то может подумать. — Пламя Святой Наталии жгло спину, и он был благодарен вечернему ветерку на лице. — Я видел все, ваша светлость, и видел, как все повторяется. Трусость для одного это благоразумие для другого. Предательство это храбрость, а судьба — катастрофа.
— Все зависит от точки зрения?
— А в мои годы ты побывал везде. Быть стрелой вот и вся вера, что у меня осталась. Целиться… оставлю тем, кто еще верит.
— Кстати о вере… — Герцог обернулся к лестнице, откуда, тяжело дыша, появился брат Диас.
— Спасительница, какой подъем! — Монах вытер лоб рукавом. Глаза расширились при виде панорамы за аркой, а затем — при взгляде вниз через парапет. Стайка птиц кружила далеко под ними, над городом. — И, Спасительница, какое падение! — Он повернулся к жаровне, где пламя рвалось вверх. — Это Пламя Святой Наталии?
— Его не гасили с тех пор, как она зажгла его века назад. — Герцог кивнул на монахиню и аккуратные штабеля кедровых поленьев. — А если и гасили, то не признаются.
— А цепь? — Брат Диас шагнул к цепи у жаровни, каждое звено которой изображало змею, пожирающую хвост.
— Сбрасывает порошок в огонь, окрашивая его в синий. Предупреждение о приближении эльфов. — Герцог наклонился к монаху. — Лучше не устраивать ложных тревог. В моей жизни ее не использовали.
Брат Диас отступил, осенив себя кругом. — Будем надеяться, не придется.
— Надежда — ценный ресурс, — пробурчал Якоб. — Не стоит тратить ее на неизбежное.
Монахиня мрачно кивнула, подбросив поленьев в пламя.