Дьяволы
Шрифт:
Она зажмурила глаза, рыча сквозь стиснутые зубы, пока грубый камень обдирал обожженную кожу...
Ноги наткнулись на что-то, и она поняла, что остановилась. Уступ у основания колонны. Рядом зияло огромное окно. Одно из окон тронного зала, откуда в сумерки сочился приветливый свет ламп.
Алекс пережила немало тяжелых ночей на улицах, но мысль о том, чтобы оказаться внутри, никогда еще не манила так сильно.
Она протащила ободранные ноги к окну, вцепилась окровавленными пальцами в раму, заглянула внутрь... И снова замерла.
Вот
Алекс мысленно выругалась. Красивые люди, ухаживающие за таким отбросом, как она? Она забыла последний урок Галь Златницы! Никогда не доверяй богатым. Они еще коварнее бедных.
— Как она сбежала? — Зенонида ткнула носком в нечто — кучу булькающего жира и обугленных доспехов, некогда бывших стражником.
— Крысы умные твари, — произнесла Плацидия, каждое слово сопровождалось легким облачком холодного дыма, — Когда дело доходит до поиска нор. Скажи остальным, придется действовать по-жесткому. Обыскать Дворец. Убить всех, кто может сохранять ей верность.
Зенонида хихикнула. — Мне нравится по-жесткому.
Ее сияющий взгляд метнулся к окну, и Алекс прижалась к камню, зажмурившись. Потом резко открыла глаза.
Герцог Михаил! Она должна предупредить его!
И, возможно, вместе им удастся выбраться живыми.
Она цеплялась за внешнюю стену собственного дворца, пока очередной ледяной порыв ветра хлестал по ее голой заднице... Неужели в воздухе замерцали капли дождя?
— О боже... — Какая девушка не боится дождя в день свадьбы?
Хотя большинство невест не приходится спускаться по гигантскому маяку после того, как жених разлетелся на тысячу осколков.
Якоб никогда не был мастером слов. Но на языке насилия он был поэтом.
Он впитал его с младенчества, бегло говорил на нем еще до того, как научился ходить. И как ни старался освоить другие языки — язык насилия оставался его родным. Он знал все диалекты: от кабацкой драки до полевой битвы. Понимал каждую тонкость, каждый идиом. Это была его материнская речь.
Потому, услышав ее шепот на улицах Трои, он сразу понял смысл. Дикий блеск в глазах гуляк. Истеричные крики, когда они тыкали пальцами в морось, указывая на Пламя Святой Наталии, все еще пылающее зловещей синевой. Эльфов не любил никто, но для Европы они были далекой угрозой. «Доешь кашу, а то эльфы тебя съедят». Здесь же, в Трое, где их бесчеловечная жестокость выплеснулась за края карты еще при жизни отцов, ненависть и ужас были иными. «Держи меч острым, а взгляд бдительным, чтобы эльфы
Сырая толпа столпилась у подъемника, сдерживаемая двойным рядом дворцовой гвардии. — Все в порядке! — орал капитан, хотя его обнаженный меч не успокаивал толпу. — Эльфы не идут!
— Не больше одного, во всяком случае, — пробурчала Вигга, продираясь сквозь злобную давку.
— Я брат Диас! — монах шагнул из-за ее спины, не моргнув перед сталью. — Посланник Ее Святейшества Папы, и я обеспокоен безопасностью императрицы!
— Кто этот наглый ублюдок и куда он подевал брата Диаса? — сквозь зубы процедила Батист.
— Я знаю, кто вы. — Капитан нервно дернулся. — Но здесь не о чем...
— Тогда почему синее пламя? — потребовал Диас, и толпа заворчала в поддержку.
Якоб протиснулся мимо и подозвал капитана ближе, как профессионал профессионала. — Никто не хочет добавлять вам проблем, но у всех нас есть начальство.
— Пустите нас наверх, — сверкнула золотыми зубами Батист. — Если все в порядке, то тогда мы поможем успокоить народ.
Капитан окинул взглядом растущую толпу, затем гвардейцев. Один пожал плечами. Другой кивнул. — Ладно. — Он вложил меч в ножны, поворачиваясь к подъемнику. — Пойдемте вместе.
На языке насилия Якоб говорил свободно. Подозрения были, но когда солдаты задвинули решетку, капитан дернул рычаг, механизм загрохотал, а город поплыл внизу, детали сложились в ясную картину.
Как один гвардеец перенес вес на переднюю ногу, корпус слегка развернут, словно натянутый лук. Как другой барабанил большим пальцем по пряжке меча. Как третий стоял слишком близко к Батист, жевательной мышцей дергаясь от напряжения.
— Рад, что вы с нами! — Брат Диас улыбнулся гвардейцу. Во многих вопросах монах оказался удивительно учен. Но в языке насилия он был неграмотен.
Якоб не мог точно сосчитать гвардейцев, не выдав себя поворотом головы. Потому смотрел вперед, глубоко вдохнул и выдохнул. Странно: лишь в такие моменты он чувствовал покой. Иногда знание грядущего это бремя. А иногда — благо.
— Ваша гвардия, наверное, лучшая в Европе, — сказал он.
Капитан покосился. — Каждый сам покупает доспехи — так велика честь служить.
— Древки копий из акация? — Якоб восхищенно кивнул. — Из Африки везете?
— Хорошие — Вигга многозначительно подняла бровь, глядя на копья четырех стражников вокруг. Она могла не понять намека на любом языке, но в насилии ее не проведешь.
— А паламерион... — Капитан сжал эфес меча и немного вытащил его из ножен, чтобы похвастать позолотой.
— Я всегда предпочитал прямые клинки. — Якоб небрежно положил правую руку на кинжал, оставив большой палец под гардой. — С ними вырос. Но ваши сабли... видел, как они рубят с седла. Императрица не экономит на элите, а, брат Диас?
— Полагаю... — Монах нахмурился. — Вы вдруг разговорились.
— Я среди тех, кто говорит на моем языке! — Якоб хлопнул по мокрому наплечнику соседа — сержанта со шрамом, самого опасного в зоне досягаемости. — Но я бился во многих сражениях. И знаю, чего вам не хватает.