Дьяволы
Шрифт:
Алекс замерла, не дыша. Ужас стекал к окровавленным кончикам пальцев, как ледяная вода.
Герцог Михаил замешан в этом, подлый предатель! Тот, кому больше всех выгодно! Ее собственный дядя (ну, не кровный, но он-то не знал, пиздабол ебаный!) замыслил убить ее! Она скомкала письмо в дрожащем кулаке, размазав кровь с обломанных ногтей. И кардинал, блядь, Жижка с ним заодно! Знала ведь, что эта тварь ебучая — змея...
— Алекс! Слава Богу!
Она резко обернулась к двери. Он стоял там.
— Надо тебя спасти! — Герцог Михаил протянул руку, выглядев так искренне, так честно, что она чуть не взяла ее.
— Большая
Они смотрели друг другу в глаза. Слишком поздно скрывать шок. Слишком поздно притворяться. В миг она поняла... что он понял... что она поняла.
— Ох, — он тяжело вздохнул и захлопнул дверь. — Неужто тебя научили читать?
Те же нос, губы, глаза, но ни капли доброты. Ни вины. Ничего. Лишь досада человека, получившего неприятное задание.
— Я должна была догадаться, — прошептала она.
— Не строй из себя умницу, — герцог налил вина из кувшина. — Ты тупорылая идиотка. Не вини себя, это семейная черта. Мои сестры — тупицы. Евдоксия — калека-извращенка с ее фокусами. Ирина — позерка, боящаяся запачкать руки. А племянники... Жадность, тщеславие, лень, гнев... Змеиный Трон всегда должен был быть моим. — Он отхлебнул. — Я тоже рожден в Императорской Опочивальне. «Михаил Пиродженнетос»... Звучит, а?
— Тогда... зачем ты нашел меня? — прошептала Алекс. — Зачем тащил сюда?..
— Ты была приманкой. Только так. Надеялся, что ты и дьяволы отвлечете сыновей Евдоксии, пока я укреплюсь в городе.
—... Так они получили папскую буллу... — пробормотала Алекс. — Это ты им ее отдал!
— Заранее распространил несколько копий. Ты бы вышла дерьмовой приманкой, если б о тебе не знали. — Он прополоскал рот вином и проглотил. — Правда, Марциан настиг нас слишком быстро. Я планировал «вывихнуть ногу» еще до того, как он тебя найдет. — Он изобразил скорбную мину. — «Я не могу продолжать! Иди без меня, Алекс!» — Герцог рассмеялся, будто это было верх иронии. — Но в целом все вышло удачно. Не смел мечтать, что ты убьешь троих из четверых. Молодец! — Он поднял бокал и осушил его. — А потом ты сама приплыла в Трою — идеальная приманка для моего последнего врага. Я уж думал, придется воевать с Аркадием. — Он швырнул бокал на сундук. — Ты сэкономила мне кучу сил.
— Рада была, блять, помочь, — прошипела Алекс.
Улыбка Михаила исчезла. — Ты правда думала, что мусор из сточных канав Святого Города сядет на Змеиный Трон? Воровка, нищенка — мать династии? Говно в роли императрицы? — Он обнажил меч. — Нет, нет, ни за что.
Он шагнул к ней, и Алекс отпрянула к столу, шарив по столешнице в поисках оружия, но нащупала лишь перо.
— Жаль, но... — Герцог приблизился. — В схватке... — Он занес клинок. — Перо не сильнее меча...
Глухой удар... И он пошатнулся. Меч взвизгнул, разрезая воздух. Алекс мельком увидела Санни, пригнувшуюся под лезвием, и тут же исчезнувшую.
— Ты, сука... Ух! — Михаил согнулся, глаза вылезли от боли. Алекс рванулась вперед, но меч все еще метался. Чья-то рука схватила ее за запястье, и она швырнула перо в герцога, выбегая в коридор. Дверь захлопнулась. Санни появилась, повернула ключ и швырнула его прочь.
— Ты вернулась за мной? — прошептала Алекс.
— Конечно.
— Я не заслуживаю тебя.
—
Глава 65
Правая сторона и неправая
Волчица Вигга оглушила стражника его же мечом так, что клинок сломался, а обломок отскочил в сторону по брусчатке. Вот в чем проблема мечей. Ну, кроме дурацких цен и вечной смазки. Вигга всегда предпочитала что-то потяжелее. Она пригнулась под удар алебарды, ветер от лезвия рвал ее волосы. Вот это — весомо. Она вмазала стражнику обломком эфеса в рот, оставив его голову болтаться, вырвала алебарду из обмякшей руки и швырнула в третьего. Тот успел поднять щит, отбив клинок в кусты, но Вигга уже налетела, схватила его двумя руками, подняла за помятый нагрудник, перевернула вниз головой и всадила черепом в землю.
Может, они заслужили, а может нет. Но такие вопросы задают после смерти. Или лучше не задавать вовсе. Жизнь сложна, но драка должна быть простой. Пока размышляешь о правых и неправых — получишь копьем в грудь. «Сожалеть после боя — прекрасно, — говаривал Олаф, — значит, выжил».
— Вперед! — Брат Диас бежал к Дворцу сквозь стихающий дождь, его силуэт рвался в сгущающихся сумерках. Окна пылали огнями, Пламя Святой Наталии все синело на вершине.
— Он что, возглавляет нас в атаке? — Батист вытерла кинжал о рукав.
— Высунулся, ха! — Вигга хрипло рассмеялась. — Кто бы мог подумать? — Она подхватила копье и рванула следом.
Ей вспомнились те дни до укуса, когда мир казался ярким и полным возможностей. Бег по пляжу с командой, соленый привкус во рту, ветер в лицо, топорище в кулаках. Смех, когда она погружала руки в украденное серебро, и монеты щекотали пальцы. Хихиканье, закалывая свинью просто за то, что жива. Улыбка, когда пырнула упавшего монаха, и тот полз, хлюпая кровью по рассыпанной муке, белой как снег. Как загоняли визжащих монахинь в часовню, запирали двери. Как другие швыряли факелы на соломенную крышу. Она тоже швырнула... Так было принято. Спросила Олафа: «Они заслужили?» Он пожал плечами: «Если нет — остановили бы». Как Харальд хватал ее, прижимая рукой вываливающиеся кишки, розовая лужа на песке, его попытки говорить, прерываемые кашлем с кровью. Кашель стих лишь в море, когда они сбросили его за борт подальше от берега. Он бы лучшим из них, безымянным и забытым. Как делили его долю, а Вигга смотрела на горсть монет сквозь слезы, думая: «Стоило ли?»
Сейчас слезы текли по щекам. Может, не было «лучших времен»? Только мертвые друзья, сожженные монахини, кишки на песке, жалкие монеты и кровь на белом.
Всегда ли все было плохо?
Всегда ли она была плохой?
Даже до укуса?
— Ты в порядке? — Якоб прихрамывал рядом, сжимая ногу.
— Я? — Она вытерла лицо рукой. — Конечно. — Заставила себя засмеяться. — Просто дождь. — Хотя дождь кончился.
У Дворца кипел бой. Повсюду валялись мертвые гвардейцы. Не ее работа, думала она, хотя с трупами всегда возникали сомнения. Запах крови будоражил волчицу внутри, слюна закипала за ребрами. Вигга ударила себя в грудь, заставив тварь скулить, и ясно дала понять, кто здесь в наморднике.