Дьяволы
Шрифт:
— Говорят, принцессы — красивые дурочки.
— Дайте срок. Я всего пару дней как принцесса.
Санни вновь приподняла бровь: — А уже так преуспеваешь...
Бальтазар впился взглядом в заклятие. Он не отрывался от него почти с момента наложения. Казалось, это всего лишь ржавое пятно, но постоянная тошнота, приступы рвоты и один незабываемый эпизод (когда он задумался об отравлении принцессы Алексии) с взрывной реакцией кишечника не оставляли сомнений: сила заклятия была чудовищной. Ненавидел
Он приблизил запястье к лицу, пока пятно не расплылось. Может, там скрыты микроскопические руны? Нанесенные на палец Папы-девчонки и перенесенные таинственным образом? Или выжженные на теле пока он спал? Между лопатками, на пятках или, черт побери, на задней части мошонки, куда никто не заглядывал? Точно, не заглядывали — от этой мысли его передернуло. Невидимые руны? Фигуры, начертанные в воздухе? Может, кардинал Бок, эта тупая загадка, добавила свое колдовство, пока он отвлекался? Как бы рассеянной она ни казалась, ее репутация мастера была пугающей. Не впервой он ошибался, судя по внешности.
Он вдохнул, отсекая эмоции. Все имеет решение! Снова перебрал каждый миг «ритуала», жалея, что под рукой нет Шестисот заклятий аль-Харраби и немецких линз, а он трясется на крыше повозки.
Эту громадину с перилами и скамьей для пассажиров явно строили для перевозки ценного груза. Под ногами, сквозь лязг колес, он чувствовал, как что-то массивное двигается в глухом отсеке. Его даже не приковали — видимо, надеялись на заклятие. Ошибка, о которой они пожалеют. Никакая мазня младенца его не удержит.
Мысль вызвала новую волну тошноты. Бальтазар отдернул руку, изо всех сил сдерживая рвоту, и окинул взглядом процессию. Двадцать папских гвардейцев — но их он в расчет не брал. Грубая сила свойственна скорее животным. Преимущество человека — в разуме, знаниях, магии.
Впереди герцог Никеи беседовал с Якобом из Торна, Батист усмехалась, как пират, а монах-тряпка лепетал что-то. «Принцесса» тем временем заводила дружбу с молчаливой эльфийкой. Сюжет для поучительной сказки, которую Бальтазар слушать не стал бы, не то что видеть вживую.
Бальтазар прищурился на вампира, томно дремавшего на другом конце скамьи. Старческий экземпляр, значит — сильный, хитрый, смертельно опасный. Единственный в этом цирке уродов, кто мог стать серьезным врагом... или ценным союзником.
Он подвинулся, соблюдая дистанцию, поднял запястье: — В чем тут фокус?
Один мутный глаз барона приоткрылся, седая бровь поползла вверх, длинные волоски трепетали на ветру. — Заклятие Папы Бенедикты? — проскрипел он.
— Да, заклятие.
Барон закрыл глаз. — Говорят, она — величайшая магическая сила за столетия.
— Хм. — Сам будучи «величайшей силой»,
Уголок рта вампира дернулся. — Некоторые считают ее Вторым Пришествием Спасителя.
— Очень смешно, — буркнул Бальтазар, не настроенный на шутки.
— Ты же маг. — Глаз снова приоткрылся. — Сам и расскажи.
Бальтазар скривил губы. В последнее время это стало привычкой. — Ты пытался его сломать?
Второй глаз медленно приоткрылся. — Заклятие Папы Бенедикты?
— Да, черт возьми, заклятие!
— Нет.
— Почему?
— Возможно, мне здесь нравится.
Бальтазар фыркнул: — Голодать, трястись в повозке, от которой немеет задница, ехать в Трою?
Барон кряхтливо вздохнул: — Эстелла Артуа была уверена, что сломает его.
— Не слышал.
— Колдунья, жившая до тебя в камере под Небесным Дворцом. Месяца твердила заклинания, клялась раскрыть секрет. Когда не блевала.
— И раскрыла?
— Ты ее здесь видишь?
— Значит, да!
— О нет. — Вампир потянулся, суставы затрещали. — Она умерла. Труп сожгли, сказали: «Надо найти нового колдуна». Вот ты и здесь.
— Мага, — прошипел Бальтазар. — Заклятие убило ее?
— О нет. На нее упал великан.
Ответ породил больше вопросов, но Бальтазара отвлекла эльфийка.
— Держись покрепче, — бросила она, проезжая мимо к голове колонны.
— Это еще что значит? — нахмурился Бальтазар.
— Не все — загадка. — Вампир вцепился в перила, изучая его. — Санни — твоя противоположность.
— То есть?
— Она мало говорит. Но когда говорит — слушай.
— Скажите... — герцог Михаил поднял бровь. — Как монах удостоился пасти столь избранное стадо?
— Честно, ваша светлость... — Брат Диас мог бы соврать, как раньше, но сил не было. — Понятия не имею.
Герцог усмехнулся: — Говорят, пути Господни неисповедимы. Но порой Его Церковь еще загадочнее.
— Месяц назад я считал себя умником... — Диас вспомнил, как важничал перед аббатом. Как торжествовал, проходя мимо братьев в трапезной — узников скуки. Теперь гадал: аббат знал? Братья ржали в рукава? — Теперь я просто дурак.
Улыбка герцога стала шире: — Значит, поумнел. За это стоит благодарить.
Благодарить было не за что. С момента назначения викарием Часовни Святой Целесообразности рот Диаса покрылся язвами, достойными мученика. Чертовы ранки горели адским огнем, а он все тыкал в них языком, усугубляя боль. Святая вода из купели Святого Ансельма Глазного только усилила мучения. Теперь язвы, как седловые мозоли, сырость и вампирские чары, стали частью жизни.
— Думал, они умирают на солнце, — пробормотал он, глядя на барона.
— Миф, — процедил Якоб из Торна. — Барон Рикард обожает его.