Дыхание Голгофы
Шрифт:
– Вам доверю, - переглянулся я с Анютой.
– Ну тогда, еще раз с Наступающим.
– Спасибо, вас также, - сказала Анюта.
Мы проводили ее до машины. Постояли еще, посмотрели удаляющимся огонькам вслед. И пошли в дом.
– Я очень соскучилась, капитан, - сказала уже в доме Анюта. – Я приехала к тебе, а мне сказали, что умёлся с девицей.
– Правильно сказали. Еще один такой твой взбрык и - развод.
– Ты сначала женись… Развод… Нет, я все-таки вовремя появилась. Эта журналистка определенно на тебя глаз положила.
Я молчу, только как-то особенно, ново разглядываю Анюту.
– Кажется, догорает камин, - шепчет она и бросается мне не шею.
Как и договаривались, Ариадна прислала мне на следующий день фотокора, предварительно оповестив звонком. Фотокор – эдакий «мальчик с пальчик» с молочными усиками и ужимками пионера-активиста, долго искал ракурс. Извертел меня напрочь. Наконец, у него что-то там получилось. И он сказал то ли мне, то ли себе «о кей». Я хотел напоить его чаем, но он, натягивая вязаную шапочку и принимая стойку ожесточенно-творческой личности, заторопился. Только и сказал: «Все вопросы к Арии».
Но, хоть убей, никаких вопросов к этой Арии на тот момент у меня не обнаружилось. Возникли они через две недели, потому как ожидаемого материала под рубрикой «Помни имя свое» так и не оказалось. Это был шлепок по самолюбию. И я не выдержал, позвонил Арии, попутно и весьма запоздало поздравив ее с наступившим Новым годом. Ответ оставил легкую досаду. Столько усилий? Оказывается «Вечёрка» переходит на новый формат. Теперь это будет толстушка и несрочные материалы переносятся на неопределенное время. В одном я могу быть спокоен, что очерк будет напечатан. Очень может быть в феврале ко дню «вывода войск из Афганистана». Тут я пожалел мамку Главы – она так хотела сделать мне приятное.
Новый год отметил у себя в общаге с Анютой. То есть его самую драматическую часть – подняли бокалы под бой курантов. Потом она уехала на такси продолжать праздник к родителям, а я остался у себя. Рисоваться в паре в семье, когда еще толком ничего не решено, я посчитал для себя невозможным. Анюта не настаивала – хотя нетрудно было найти в ее глазах обиду. Впрочем, она к моим «изыскам души» уже начала привыкать. А под рождество позвонила мне Галина Сергеевна и напросилась в гости. Мне очень хотелось ей отказать, но, как я не пытался найти в себе хоть мало-мальски подходящую причину, так и не смог. Она стала прошлым, но, как мне кажется, не до конца. Ремиссия моей боли еще продолжалась и не потому, что ее барчук-сынок не проявил о «спасителе» должной заботы. Тут было нечто другое, необъяснимое – но всякий раз, когда я вспоминал матушку Галю сердце и душу точили полуболь, полудосада и мне почему-то становилось стыдно.
Я ждал ее у входа. Она приехала ко мне на такси. Дорогая шуба, небрежно наброшенная белая шаль, сапожки, какая-то изящная сумочка в руке. Она идет ко мне навстречу такая жизнерадостная, цветущая – как будто и не было этого мрака. Она легко подставляет мне щечку для поцелуя и берет под руку. Она счастлива, а мне волнение перехватывает горло. «Черт возьми, что
Мы проходим ко мне и мою холостяцкую берлогу тотчас наполняют дорогие ароматы Франции, и я ловлю себя на том, что жизнь все-таки чертовски увлекательное путешествие.
Я помогаю ей раздеться. Усаживаю и делаю еще массу ненужных движений. Я уже не помню, когда я в последний раз так волновался. Кажется, у первого брачного ложа.
– Как вы себя чувствуете? – прихожу я в себя и становлюсь доктором.
– Как видите. Хожу нормально. Привыкаю к новой жизни. Это тот случай, когда говорят «Как на свет народилась». Скажите, мой друг, а вы часто думаете обо мне? – вдруг в лоб прямо, без деликатесов, засвечивает мне женщина. Да так, что ни соврать, ни слукавить. Я просто теряюсь.
– Честно?
– Только честно.
– Вы стали частью моей жизни. Вся моя практика теперь только через призму этого банального «до» и «после». Поверите, я и сам не знаю, что это было. Но я так хотел, чтобы вы встали!
Тут она отвернула лицо. Заплакала.
– Я не могу привыкнуть, что я живу в роскоши, а вы вот… Так не должно быть. Не должно!
– Это не главное, Галина Сергеевна.
– Ну а что же тогда главное?! Мой сынок поступил с вами скверно. Конечно, не стану отрицать, он строг. Много делает для города, создает рабочие места. Но я попросила! Вы думаете, я не знаю, что жилье есть и то, что мой сынок, мягко скажем, не имеет возможности дать его вам - это неправда. Другое дело, что в стране бардак и можно что-то поиметь. Лукавить не буду. За последние годы он очень отдалился от меня. Он стал другим.
– Не надо об этом, Галина Сергеевна. Я привык жить скромно. Вначале служба обязывала, а теперь инерция. А квартира мне нужна скорее для престижа. Не всем моим клиентам нравится посещать общагу. – Тут я откровенно соврал.
– Я вам скажу так, к сожалению, я не имею никакого влияния на сына. А от своей работы он меня вообще отрезал. Конечно, я вас по-человечески понимаю. Участник войны, инвалид, живет в общежитии…
– Галина Сергеевна, ради Бога, пусть это вас не мучает, - прервал я.
– А вы такой хороший, такой настоящий человек. И доктор от Бога. – Сколько таких, как я, вы уже поставили на ноги?
Откровенно говоря такого вопроса я не ожидал.
– Ваш случай редкий. И пока единственный, - честно признался я. – Но клиентура у меня большая. Так что вы пока у меня - эксклюзив. Просто у вас редкое заболевание.