Дыхание Голгофы
Шрифт:
– Ну, что с тобой случилось, Гавр? Тебе плохо? Чего мечешься?
– Нет, еще не знаю… Кажется я встретил своего сослуживца, - торопливо сказал я. – Он был здесь. Я его видел.
– А может тебе показалось? В нищих?
– Может быть… показалось…
Здесь же в зале Храма Анюта купила свечи. Часть мне и мы пошли к иконостасу. В храме людей оказалось не так много. Мы
– Креститься надо и кланяться, когда свечу ставишь.
Тут вдруг из врат царских выходит молодой человек в рясе с большим золотым крестом на груди. Заметив нас, он улыбнулся и шагнул к нам навстречу.
– Доброе здравие, - чуть склонив голову, сказал он.
– Здравствуй, Олесь, - улыбнулась ему Анюта. – Гаврюш, познакомься – это мой школьный товарищ Олесь…
– … В миру, - поправил ее священнослужитель. – А так я отец Олег. – Ну здравствуй, Аннушка. Давненько не приходила. Считай, со смерти мужа.
Тут Анюта очень смутилась, да и отец Олег как-то зарделся и взглянул на меня извиняюще. Я отметил себе, что для отца-батюшки в моем христианском представлении этот Олег был мал росточком, бороденка как у гоголевского дьячка и глазки мелкие со слезинкой. Я проникся к нему скорее жалостью, чем уважением. Возникшую нервную паузу ловко ликвидировала Анюта.
– Познакомься, Олесь – это мой друг Гавриил Алексеевич Апраксин. Капитан. Участник войны в Афганистане.
Я подал отцу Олегу руку.
– Бывший военнослужащий, к сожалению…
– Бывших не бывает, - как-то укрепил меня батюшка. – Жив. Раз Господь оставил, значит на праведные дела. По глазам вижу все у вас хорошо. А то, что храм не забываете – честь вам. Мы однажды забыли дорогу к храму и к чему это привело?!
Тут отец Олег повернулся к алтарю и трижды перекрестился.
– Молюсь я за вас, ребята. – И вдруг наклонился и сказал Анюте на ушко, но так, чтобы и я слышал. – Береги своего мужчину.
И ушел.
– А у батюшки-то глаза мученика, - сказал я ему вслед.
– И взгляд пронизывающий.
– Ты заметил? Ты знаешь, я ему нравилась. Он меня на выпускном вечере даже в щечку поцеловал. Он тогда совсем другим был. Веселым, что ли. Жизнерадостным. Давай, Гавр, помолимся каждый о своем. Загадаем что-нибудь. Ну, я пойду к Божьей Матушке, а ты - к Николаю Угоднику.
Так и сделали. А когда вместе выходили из храма, опять столкнулись с отцом Олегом, в миру Олесем Ярцевичем. Он нам простодушно кивнул.
А сразу за тяжелой массивной дверью Анюта взяла меня под руку. Мы опять шли к воротам, а за ними вольница нищих, и я чувствовал волнение. Впрочем, их стало гораздо меньше и руки они тянули скорее по привычке, чем из нужды. Я поискал
– Берегите своего мужчину, -вслух вырвалось вдруг у меня. – Почему надо меня беречь, Анюта?
– Не знаю, ему виднее, - сказала Анюта. – А что тебе не хочется? Хотя, может он имеет ввиду моего так нелепо погибшего жениха. Наверное, ему показалось, что у тебя нет Ангела-хранителя.
– Может быть, - отозвались вдруг во мне ее слова каким то странным эхом.
– Знаешь, Гаврюша, мне Олеську всегда было жаль, - говорит Анюта, когда мы покидаем пределы храма. Еврейский мальчик из какого-то Белорусского местечка прибился к нас в пятом классе. Есть такие упертые отличники – вот он такой. Математику лучше всех знал, а поступил в МГУ на философский. Со второго курса его забрали в армию. Представляешь, в стройбат. Там его били, издевались, даже говорят, изнасиловали. Его комиссовали. В университет не вернулся. Один он у матери. Отец от чего-то там умер. Что-то у Олеся с психикой вышло, долго лечился. А потом пошел прислужником в храм. А следом духовная семинария. Теперь он даже чин какой-то имеет. Ему иногда доверяют вести службы. Поет, заслушаешься. Вот такая судьба. Кстати, когда я пошла к нему поговорить насчет венчания со своим прежним, у него в глазах вдруг слезы появились. Он сказал:
– А вам бы надо повенчаться. Но ему нельзя. Он не захочет.
Так и вышло. Наверное, что-то почувствовал.
– Да, Анюта, у него не глаза, а какая-то расплавленная слеза.
– Что ты сказал? Господи. Ну как точно! – воскликнула Анюта.
– А ты-то сама истинно верующая?
– вдруг спросил я.
– Не знаю. Еще не поняла. Но очень хочется верить. Ты же знаешь, как нас воспитывали? По ленинским заветам. Верь во что хочешь, только не в Бога. А ты?
– После Афгана все верующие, кто в живых остался.
Потом мы обедаем в кафе. А потом идем домой к Анюте.
– Скоро праздник. День Победы, - говорит Анюта, а потом у меня будет день рождения, а потом уже лето. Скучно мы с тобой живем, военный. Ты хотя бы один раз свозил меня на море. Вроде и не жадный.
Тут мне становится стыдно – в самом деле, почему я ни разу не повез ее на море. Неужели только Галина, эта страсть, мне глаза затмила. Стыдно, офицер.
– Вас понял, виноват. Этим летом обязательно. Это будет мой тебе подарок, хочешь - на день рождения, хочешь - на наш пятилетний юбилей.
– А он у меня почти совпадает – майская я, ты не забыл? Только в Сочи в мае делать нечего. А я хочу только в Сочи!
– Согласен, значит любой месяц лета? Да? Ну, а после отдыха окончательно подведем черту.
– Да неужто ты созрел, капитан?