Дыхание в басовом ключе
Шрифт:
– Мы уже завтракали, – я попыталась отнекаться, но меня тут же сдали с потрохами.
– Я кушал только ма-а-аленькую булочку, – заявил этот троглодит, забывая про яичницу и два помидора вприкуску. – А мама вообще не завтракала.
– Вот и хорошо, – Шес, не вставая, ногой отодвинул стул справа от себя, предлагая мне устраиваться. – Я тоже голодный. Что будешь, мелкий?
Кстати, я обратила внимание, что Шес никогда не называл моего сына по имени. “Твой ребенок”, если говорил со мной. “Клоп” или “мелкий”, если обращался к нему.
Он приводил два довольно распространённых в нашей повседневной жизни примера. Один из них мы традиционно считаем либо признаком врожденной вежливости, когда человек упорствует в своем желании звать вас по имени-отчеству, либо панибратства, когда вместо имени использует фамилию. А вот второй пример точь точь подходил Шесу. Так, многие женатые мужчины придумывают своим любовницам милые прозвища, зачастую перенося их с одной на другую. Он объяснял это подсознательным ожиданием неприятностей – вдруг, жена узнает, – и нежеланием допускать слишком близко в свою “другую” жизнь.
Интересно, какой такой подлянки ожидал Шес от Даньки? Или, возможно, от меня?
– Блинчики! – тем временем радостно возвестил Даня. Как говорится, “говно вопрос”. В кафе он всегда заказывал одно и то же.
– Панкейк, – перевела я для рокера. – С кленовым сиропом или яблочным повидлом.
– Один панкейк, ясно. Будет сделано. А ты?
– А мне латте, пожалуйста. Кофе побольше, молока поменьше, и без сахара.
– А есть что будешь?
– Да я не голодная... – и тут, в лучших традициях жанра, мой желудок оглушительно забурчал. Предатель! Проколотая бровь скептически выгнулась. – Тост, – сдалась я. – Я буду тост.
– Какой?
– Да любой!
– Ты чего такая нервная с утра? – насторожился Шес. – Я тебя напрягаю?
Ну прямо ясновидец. Ванга в штанах. Было что-то в том, как открыто и по-домашнему они с Даней общались, что заставляло меня нервничать. Семейная идиллия, блин! Напрокат. Особенно на фоне той самой “стены”. Ощущения были сродни вспыхнувшим вчера, когда Кирилл заявил о своем страстном желании познакомиться с сыном.
– Много чести, – буркнула я, притянула к себе меню и ткнула пальцем в первую попавшуюся картинку. – Вот этот.
– Витёк, – Шес показал мелкому выбранное мной блюдо, заговорчески с ним переглянулся и подмигнул. Данька хихикнул и подмигнул в ответ. – Это макароны под сыром.
– И? – признаваться в своей ошибке жутко не хотелось. Вообще, рядом с этим невозможным человеком меня всё время тянуло спорить и показывать свою мнимую независимость. – Я передумала. Хочу макароны.
– Ты же не любишь макароны, – ну что за ябеда у меня растёт?
– Люблю! –
– Макароны в девять утра, – протянул ударник “Рельефа”. – Клоп, твоя мать сурова, даже по моим меркам.
И, прежде чем я успела что-то съязвить в ответ, вскинул руку, подзывая официанта.
Пока москвич оформлял заказ улыбчивому пареньку, я осмотрелась. В самом кафе я бывала уже не однажды. Каждый наш с сыном поход в зоопарк заканчивался здесь. Но сегодня мне казалось, что абсолютно все посетители самым бессовестным образом на нас пялятся. Всё же Шес являл собой чересчур колоритное зрелище.
Высоченный. Его рост бросался в глаза, даже когда он сидел. Тот же официант, стоявший за его плечом, возвышался над ним всего на голову. Специфическая одежда. Хотя, по сравнению с тем, как он одевался обычно, сегодня ударник был сама неприметность. Но окружающие-то не знали, что обычно всё ещё хуже. И, конечно же, глаза.
Интересно, он подводку хотя бы на ночь смывает? Я не смогла сдержать улыбку, представив себе затянутого в кожу рокера, придирчиво пытающего консультанта в “Летуаль”:
– А она точно гипоаллергенная? А не потечёт? А есть такая же со встроенным аппликатором? А какие ещё цвета есть? Нет-нет, синий не подходит к моему цветотипу...
Вот остальные парни из группы вне концертов люди как люди. А этот... Чучело огородное. Неожиданно я поймала себя на том, что перестала психовать, и моя изначально язвительная улыбка постепенно окрашивается чем-то тёплым. Этого ещё не хватало! Ему опять удалось меня смутить, причём в этот раз он даже ничего не делал.
– Так, – потревожил мои горестные раздумья сам их виновник. – Вы тут еду караульте, а я пойду прогуляюсь.
– Куда? – непроизвольно вырвалось у меня.
– По своим делам.
– А...
– Да ты иди, – замахал на него Данька. – Я маме сам объясню, – и, склонившись к моему уху, громко зашептал: – Зачем ты его спрашиваешь? Некрасиво говорить об этом вслух! И чему тебя в садике учили? – и, внезапно вскочив, побежал за мужчиной, оглушительно голося на всю кафешку: – Шесик, подожди! Я тоже писять хочу!
Если и оставался в этом заведении человек, что в силу своей рассеянности или слепоты ещё не обратил на нас внимания, то теперь уже точно все взгляды были прикованы к нашему столику.
Молодая парочка за соседним столом прыснула. Парень сочувствующе мне улыбнулся, а девушка одобрительно заметила:
– Какой у вас славный и непосредственный мальчишка! Они такие сладкие в этом возрасте. И муж ваш молодец!
Но я никак не отреагировала на это. Ни слова девушки, ни смешок её спутника, ни улыбки других невольных свидетелей этой сценки не смутили меня.
А всё потому что с дивана у столиков в дальнем от нас углу зала, скрытого кадкой с декоративной пальмой, поднялся статный голубоглазый блондин и неспешным шагом направился в мою сторону.