Дыхание в басовом ключе

Orbit без сахара

– Снегов?

Дэн перевел недоумевающий взгляд с парня на сидящего рядом Алека и хмыкнул.

– А Снегова тут нет? – уточнил он.

– Снегова тут нет, – раздраженно подтвердил ди-джей. – А молодой человек, – кивнул он на соседа, – решил почему-то дожидаться его здесь. До посинения, видимо.

– Оу, – понимающе протянул Дэн, лукаво ухмыльнулся и пошло вихляя бедрами направился к ним. – И в чем пробле-е-ема? – жеманно покатал он на языке букву “е”, опускаясь на краешек дивана вплотную к посыльному. – Я всегда рад такому симпатичному мальчику.

“Мальчик”

сглотнул.

– Я Дэн, – протянул ему кончики пальцев вокалист, восторженно заглядывая в глаза. – А как тебя зовут? У тебя подружка есть? А друг? А хочешь, я с тобой подожду? Андрюшенька, – обратился он к перекосившемуся Хану, – правда, он просто прелесть?

Посыльный счел возможным передать документы Чешко минут через десять. Дэн томным и тоскливым взглядом проводил его до выхода из студии, оттёр руку о штанину и уже нормальным голосом объявил:

– Делов-то. Ну вы и идиоты, уже ребенка выгнать не можете. Чего он от тебя хотел? – повернулся к Снегову.

– Очередной иск от очередного любителя загребать чужие деньги, – пожал тот плечами. – Я, если честно, уже перестал пытаться уловить суть предъявляемых претензий. Гудвин сам разбирается, только просил никогда ничего не подписывать.

– А, ну это бывает, – согласился Дэн. – А Шес тут?

– Да черт его знает, – ответил Хан. – Я не видел, но, может, он у вас? А что случилось?

– Он на телефон не отвечает, как обычно, – пожаловался Дэн. – А там золотой и весь из себя послушный ребенок нашей Виточки устроил очередной абзац. Я пас это разгребать – Шес её припер, пусть он и разбирается.

– Дэн, ты перегибаешь палку, – Хан махнул рукой собравшемуся уходить Алеку и вернулся к вокалисту. – Ну что он уже мог сделать? После разрисованной фламастерами стойки портье в Новгороде мне уже ничего не страшно.

– Да ты что? – ехидно сощурился Боровски. – Эта деточка мужика избила. Как тебе? Тот теперь ходит по гостинице и ищет его мать. Логично, не? А Виточка у нас укатила в консерваторию, документы собирать, если ты забыл. Мне напялить юбочку, напихать ваты под майку и самому получить непечатно от пострадавшего?

– Погоди, – перебил Хан его праведный гнев. – Не тараторь. Он сделал что?! А-ха-ха...

К проказам Даньки – сына временной ударницы “Рельефа” – члены группы уже привыкли. Проверять стулья на наличие кнопок и клея, выгонять из гостиничных номеров ободранных мусорных котов, прятать паяльник и ключи от фургона стало уже доброй традицией. Ребята с ужасом думали, как бы выглядело их совместное проживание с этим сорванцом, если бы не несущий бдительную стражу в дневные часы Валя.

Днём ребенок был золотым. Нет, он, конечно, не ходил по струночке строевым шагом, но и откровенных пакостей с его стороны было мало. Возможно, потому что Валя старался держать его подальше от членов группы. Но по вечерам...

По вечерам вахту занимала “мамаша”, как окрестил её сам Валя, и начинались трэш, угар и тихий ужас.

Если на горизонте не появлялся Шес.

Шес с его ростом

и “мотоциклом из Матрицы” настолько впечатлил Даню, что тот был готов чуть ли не в рот ему заглядывать.

Вот только Шесу по вечерам тоже хотелось отдохнуть. Хотя бы через день.

Поэтому возиться с ребенком он соглашался редко. Дэн объявлял такие дни девятым мая и демонстративно требовал принести ему шампанского отметить.

К тому же, гастрольный тур подходил к концу, они уже неделю как вернулись в Москву и ударник, как и большинство остальных участников группы, предпочитал ночевать дома, а не в гостинице.

В помпезной “России” забронировали номера только Виктории с ребенком, Валентину, Лизе, постоянно проживающей в Красноярске, и Тэке, чьё вселение в общежитие при гуманитарном институте телевидения и радиовещания зависело от пересдачи “хвостов” за прошлый год, а потому откладывалось на неопределённый промежуток времени. За Гриней – младшей сестрой Леголаса – тоже традиционно числился номер, но она столь же традиционно появилась в нем лишь для того, чтобы сгрузить вещи.

Сейчас был день, точнее, даже позднее утро, а потому и подлянки со стороны ребенка никто не ожидал. Тем более такой. Все же Валя подходил к своим обязанностям крайне ответственно и следил за малолетним подопечным коршуном.

– Господи, как он умудрился? – хохотал Хан. – Четырехлетний ребенок? Взрослого мужика?

– Тебе смешно, – бурчал Дэн, – а иск нам выдвинут.

– Да не паникуй, разберемся, – басист, только-только успокоившись, зашелся в новом приступе хохота. – Я пытаюсь себе это представить!

– Чего ржем? – в студию заглянул ударник, привлеченный шумом. В одной руке Шес мял свой неизменный мяч, другой держал ярко-розовую экзаменационную тетрадь. – Я пытаюсь найти крупицы смысла в опусах будущих Шестаковичей. Вы б не могли прикрутить звук?

– Какие опусы? – оттер слезы Хан. – Лето же.

– Кому лето, кому пересдача, – глубокомыслено выдал Шес. – Твоё любимое, кстати, – тряхнул он тетрадью. – Гармония.

– А, мать её... – сплюнул басист.

Окончив с отличием композиторский факультет Московской консерватории имени Чайковского, Шес продолжил обучение дальше, поступил в аспирантуру и пару лет назад был включен в преподавательский состав на родной кафедре композиции и методики.

По странному стечению обстоятельств он читал первокурсникам именно тот предмет, за неуспеваемость по которому в свое время из той же консерватории выгнали Хана – гармонию. Ковылёв пересдавал его четырежды, но так и не набрал проходной бал, что не раз в будущем становилось предметом подколок со стороны ударника.

Преподавателем Шес слыл строгим, но справедливым. Предмет его любили, его самого уважали, но перед экзаменом ходили ставить свечку в ближайший храм. Ибо списать не было ни малейшей возможности. Нет, он не следил, не отбирал шпаргалки – он вообще не требовал писать экзаменационные под своим присмотром в аудитории в течение отведенных полутора часов.