Дырявые часы
Шрифт:
– Ну нет, так нет! – даже почему-то обрадовались они. – Тогда счастья вам и не забывать друзей – а то мы на вас самолёт скинем. Думаю, договорись.
Над Пией что-то сверкнуло.
Она сжала ладони, поднесла их к свету и ахнула:
– Очертенеть, какое красивое! Жиль!
– Будь моей женой, ma chеrie [11] , – дрожал голос смелого жениха.
– Кому сказали! – давили небесным авторитетом «боги».
– О прелестная Немезида, я принимаю твою волю. – Кинулась она в омут французских объятий. – Да!
11
Моя
– Да! Моя, моя, – целовал её везде парень.
– Ай да Пия, ай да конструктивная! Гордость нашего отдела по даканью! – хвалили «боги», опасаясь потрескивавшей ветки, с которой и «правили миром».
– Ай да Жиль-француз! – вторила девушка.
Радости не было бы конца, кабы «боги» не пожелали спуститься на землю, чтобы лично, так сказать, засвидетельствовать законность аферы. Под коньячок, конечно. Не без него. Повод как никак. А то Пия, не подумав, ляпнула про «завязать».
Раскрылившись над бренным миром, «боги» кряхтели и не знали, как слазить. Минуту спустя, повиснув на злополучной ветке, они прилично сократили расстояние, а затем и ветка, хрустнув в последний раз, поспешила вниз на праздник. И этот крик, этот знаменательный, искренний возглас «Ё-ё-ё-ё-ё!..» осенил пространство заключительным, милым аккордом.
«Гости с высоты» отбили о грешную твердь, по собственному выражению, «к чертям собачьим весь божественный зад», и некоторое время хранили святое молчание, опасаясь выдать массу слов не для торжества.
Пия вгляделась в поцарапанную физиономию «Судьбы», вдохнула её аромат и заявила:
– А боги-то липовые!
– Хрен там было – у нас и документы имеются! – скулили те.
– Ох уж эти липовые боги, – пошутил Жиль, – они всегда такие настоящие!
Этьен попробовал встать, но только снова ёкнул.
– Жизнь – боль! – резюмировали «боги».
Молодые понимающе кивали.
Глава 2. У аптеки пьют калеки
Свадьба отгремела дважды. Сначала, к великому неудовлетворению Пии, «успела выскочить» за Анаклето сестра, перестав быть Илар и став Эвой Лехано; а затем уж и младшенькая преобразовалась в Фисьюре.
Но фамильному дому не суждено было стать общим гнёздышком двух семей. Нильда его продала, а деньги поделила поровну между дочерьми. Те приняли свадебный подарок, только когда мадам Илар отложила треть и себе. Затем обе сестры переехали к мужьям, и понеслась семейная жизнь по проторенным бытовым тропам.
Была ли готова Пия жить, в случае чего, бок о бок с сестрой? Скорее всего, нет. Но сама она считала, что это «разненаглядная Эвиточка» приговорила дом к продаже, лишь бы побольше денег зачерпнуть и свалить куда подальше, а мать скинуть на сестру.
Кстати говоря, мать свою Пия тоже не жаловала, думая, что та лишь претворяется любящей и заботливой: Эва небось послала её на хрен, когда Нильда спросилась не гостить раз в году, а поселиться в соседней комнатке. Вот мадам Илар и ухватилась за последнюю возможность не остаться в одиночестве, оттого и разулыбалась в последнее время. Ну и постоянно лезла приобнять да погладить.
«Долюбилась свою Эвиту! – злорадствовала в мыслях Пия. – Теперь ты ей не нужна! Кому вообще, кроме меня, ты нужна!» Однако спросить, как было на самом деле не решалась, чтобы не разрушить своих суждений.
Но, так или иначе, в глубине души Пия почему-то радовалась, что мать остаётся с ней, и, как не странно,
Раз уж мы так разгулялись в пословицах, то остался главный вопрос: на черта французу чум? То есть Нильда. Ну тут всё было проще. Из минусов только – лишний рот. Не в смысле еды, понятное дело, но в смысле вероятных придирок, житейских поучений и попрёков. К счастью, рот тот мог проделывать это хоть дни напролёт, так как Жиль почти ничего не понимал из непрерывных дятловых скороговорок. Сплошной поток испанских эмоций не оставлял в уме внятного следа, а потому не приносил никакого вреда. Два-три разобранных слова погоды не делали. Женщины наговорятся, а у него и разум чист и нервы не потрескались.
А вот плюсов не перечесть. В силу возраста страх перед ребёнком, семьёй (или скорее обязанностями) мог доходить до паники, в лучшем случае до ступора. А тут Нильда раз – и подсказала куда чего, два – и сама подсуетилась, три – и дочку подуспокоила, а то та не лучше пьяной панды за рулём со своими гормонами. Из ниоткуда и ужин нарисуется, и ребёнок вроде сам помоется, замолчит и уснёт. А подсчёт бюджета, а бесконечные справки, а в магазин, а погулять, а прибраться, а к врачу отвести?..
В общем, думал он, даже если со временем что не так пойдёт, всегда можно тёщу куда-нибудь потерять. Найти квартирку небогатую, да там и оставить её в покое. Ну это на крайняк. Условно говоря, конечно… Да чего мы до тёщи докопались? Нормальная такая, тёща как тёща – пусть живёт. Давайте лучше вернёмся к Ивону.
До приезда в Испанию их язык он, конечно, учил. Но так… месяцок – другой, да и то больше для презентации, которую готовил по работе. Слава богу, этого хватило, чтобы обольстить знойную сеньориту, непритязательную до речи. Он по сей день не верил, что такая взрывная брюнетка купилась на его холодное растерянное очкастое лицо. Полное, конечно, восторга и обожания, но всё же не дотягивавшее не то что до обольстителя, а до собаки обольстителя, которую каждый тянулся бы посюсюкать. Спрашивать, за что полюбила, ему было страшно (видно, у них с Пией это становилось семейным) – да и не пробиться через её вечную иронию; успокаивало то, что коли жена уж мужнину фамилию заимела, стало быть, что-то это да значило.
С культурой Испании он был знаком ещё скудней. Спросив про лучших писателей мадридских земель, вместо ответа получил загадку от Пии: почему жабы дохнут от чтения? Пришлось отвлечься. Предположение о перенапряжении глазных нервов и последующей аневризме было опровергнуто. Второй ответ, что они читают исключительно суицидальную литературу, также был отправлен за кулисы. Больше догадок не нашлось. А ответ оказался насквозь простым: да потому что, переворачивая страницы, они свои ядовитые пальцы облизывают!