Дюна
Шрифт:
— В этом нет нужды, — сказала Джессика. — Пол, есть ведь и другие пути.
Пол выступил из сброшенного конденскостюма, извлек крис из ножен, оставшихся в руках матери.
— Знаю я, — отвечал он, — яды, ассасины, старые, знакомые штучки.
— Вы обещали мне Харконнена, — прошипел Гарни, Пол видел ярость на его лице, кривой шрам набух кровью и потемнел. — Есть долг и за вами, милорд!
— Разве ты пострадал от Харконненов больше меня? — спросил Пол.
— А моя сестра? — задохнулся от негодования Гарни. — А годы, проведенные мною в узилищах
— А мой отец? — ответил Пол. — А мои друзья, Сафир Хават и Дункан Айдахо, а годы, проведенные в безвестности, без должного положения и почестей… и кроме того, теперь нам придется руководствоваться правилами канли.
Плечи Холлека поникли:
— Милорд, если эта свинья… да он же не более чем скотина. Пните его ногой… и сапог придется выбросить. Если вам угодно, прикажите мне стать палачом, но дайте сделать это мне, не подвергайте себя…
— Муад'Дибу не обязательно так поступать, — отметила Чени.
Он поглядел на нее, заметил в глазах ее страх за него:
— Но герцог Пол обязан так поступить.
— Это же просто животное, как и все Харконнены, — выдохнул Гарни.
Пол хотел было сказать, что он и сам Харконнен, но брошенный матерью взгляд остановил его:
— Однако у этого существа облик человека, и оно заслуживает, по-человечески, хотя бы сомнения.
Гарни сказал:
— Если он настолько…
— Пожалуйста, отойди в сторону, — сказал Пол. Взвесив в руке нож, он мягко отодвинул Гарни с дороги.
— Гарни! — сказала Джессика, тронув его за руку. — В таком настроении он словно собственный дед. Не отвлекай его. Ничего другого нам не остается, — сказала она и подумала: «Великая мать! Что за ирония!»
Император внимательно глядел на Фейд-Рауту — тяжелые плечи, массивные мускулы. Он перевел взгляд на Пола — юношеское гибкое тело, еще не столь иссушенное, как у аборигенов Арракиса, но ребра можно пересчитать, и ни единой жиринки, малейшее движение мышц видно под кожей.
Склонившись к Полу, Джессика произнесла так, чтобы кроме него никто не слышал:
— Одно слово, сын. Опасных людей Дочери Гессера иногда специально обрабатывают: в память им обычными методами поощрения и наказания впечатывается слово. Обычно это — урошнор. Если Харконнен уже обработан, а я подчеркиваю это, шепни эти звуки на ухо — и мышцы его расслабятся…
— Мне не требуются какие-нибудь дополнительные предосторожности против него, — сказал Пол. — Отойди с моего пути!
Гарни спросил ее:
— Зачем он это делает? Ищет смерти, хочет умереть мучеником? Неужели все эти религиозные предрассудки Вольного народа так затуманили его разум?
Спрятав лицо в ладонях, Джессика отдавала себе отчет, что не совсем понимает причины, по которым Пол решился на бой. Она ощущала — в этот зал уже пришла смерть. Она это знала и прекрасно понимала, что преобразившийся Пол способен и возжелать смерти от на-барона, о чем говорил Гарни. Все ее способности требовали одного: защитить сына, но сделать она уже ничего не могла.
— Всему виной эта болтовня, — настаивал Гарни.
— Молчи, —
На лице императора промелькнула улыбка:
— Если Фейд-Раута… из моего окружения… так желает, — сказал он, — я освобождаю его ото всех обязанностей в отношении меня и предоставляю право самому выбрать судьбу. — Он махнул рукой в сторону стражников-фидайкинов. — У кого-то из твоих оборванцев мой пояс и короткий клинок. Если Фейд-Раута желает, он может выйти на поединок с моим лезвием.
— Я хочу этого, — сказал Фейд-Раута, и на лице его появилось возвышенное выражение.
«Он слишком уверен в себе, — подумал Пол, — подобным преимуществом я могу воспользоваться».
— Возьми клинок императора, — произнес Пол и проследил, как выполнялась его команда. — Положите все здесь на пол, — он показал место ногой. — Пусть императорские оборванцы отступят назад, к стенке, и дадут место Харконнену.
В зале замелькали одеяния, зашуршали шаги… команды и протесты сопровождали выполнение распоряжения Пола. Гильдийцы остались возле связных аппаратов. В явной нерешительности они хмуро глядели в сторону Пола.
«Они привыкли видеть будущее, — подумал Пол. — А сейчас они слепы, слепы, как и я сам». Ветры времени несли бурю. Даже те немногие бури, что открывались ему прежде в подступающей стене, были теперь закрыты. За стеной непредсказуемого скрывался нерожденный еще джихад. Скрылось сознание расы, которое он ощущал когда-то как собственное страшное предназначение. Квизац Хадерачу, Лисан-аль-Гаибу, даже увечным мыслью Дочерям Гессера все было ясно. Человеческая раса ощутила собственную спячку, затхлую дрему существования, и почувствовала необходимость грядущей бури, которой суждено перемешать все гены. Выживут сильные… И в этот момент люди во всей вселенной словно бы слились в бессознательный единый организм, дрожащий от сексуального возбуждения… что устоит перед подобной мощью?
Пол, наконец, понял, сколь тщетны были его попытки изменить хотя бы кроху в грядущем. Он-то думал, что сумеет предотвратить джихад… но нет, джихаду суждено быть. Яростные легионы вырвутся с Арракиса, даже если его не станет. Он уже показал им путь, подчинил даже Гильдию, ведь чтобы существовать, ей нужна специя. А его фрименам хватит и живой легенды, которой он стал.
Сознание собственной неудачи переполняло его, и он даже и не смотрел, как Фейд-Раута Харконнен стягивал с себя порванный мундир, оставшись лишь в коротких фехтовальных брюках на кольчужной основе.
«Вот и апогей! — подумал Пол. — Сейчас откроется будущее, облака триумфально расступятся. И если я здесь погибну, они скажут, что я принес себя в жертву, чтобы дух мой мог вести их вперед. А если я останусь жив, они скажут — ничто ни в силах противостоять Муад'Дибу».
— Готов ли Атридес? — Фейд-Раута выкрикнул слова, начинающие древний ритуал канли.
Пол предпочел ответить по-фрименски:
— Да треснет и расщепится твой нож! — и указал Фейд-Рауте на лежавший на полу клинок императора, чтобы тот подошел и взял его.