Джек Ричер, или Дело
Шрифт:
— Ну и что вы думаете делать?
— Пока не знаю.
— А что бы вам хотелось сделать?
— Мунро ведь еще и не уважает морпехов. Он против меня, а это значит: армия против Корпуса морской пехоты. Мунро не понимает, с кем связался. Ему не терпится показать себя, ну так я поставлю его на место. Я хочу показать, чего он стоит на самом деле. Хочу отхлестать его, как непослушного мула, одолженного у соседа. Хочу любым способом найти правду, а его красивые слова засунуть ему в задницу.
— Вы думаете, что сможете это сделать?
— Смогу, если вы мне поможете, — ответила Элизабет.
Глава 35
Некоторое время мы молча сидели в ее видавшей виды машине, которая, должно быть, уже не
— Я должна перед вами извиниться, — сказала Деверо.
— За что? — удивился я.
— За то, что обратилась к вам за помощью. Это неэтично. Забудьте об этом.
— Хорошо.
— Куда мне вас подвезти?
— Давайте съездим к ближайшим соседям Дженис Мэй Чапман, побеседуем с ними, — предложил я.
— Нет, — ответила она. — Я не могу допустить вашего участия в этом деле. Не могу позволить вам действовать против своих.
— Так, может быть, я и не буду действовать против своих, — возразил я. — Возможно, я буду делать как раз то, что от меня требуется. Вдруг окажется так, что я буду помогать Мунро, а не вам? Ведь правым-то может оказаться он, а не вы. У нас пока нет никакого предположения, кто мог это сделать.
У нас. Она не поправила меня. Вместо этого она спросила:
— Ну а какое предположение вам кажется наиболее реальным?
Я подумал о лимузинах, везущих в Форт-Келхэм дорогих юристов. Подумал о запретной зоне и панических нотках в голосе Джона Джеймса Фрейзера из Пентагона, из ведомства по связям с Сенатом.
— Наиболее реальным будет предположить, что это сделал кто-то из военнослужащих, расквартированных в Келхэме.
— И вы уверены в том, что хотите пойти на риск и разобраться с этим до конца?
— Говорить с человеком, у которого в руке оружие, — это риск. А вот задавать ему вопросы — еще нет.
Тогда, в 1997 году, я верил в то, что сказал.
Дом Дженис Мэй Чапман, стоявший примерно в ста ярдах от железной дороги, был одним из трех жилых строений, расположенных в тупике узкого переулка, проходящего в миле к юго-востоку от Мейн-стрит. Небольшой домик, обращенный задним фасадом к палисаднику, граничащему с круговой площадкой, расположенной в конце улицы и предназначенной для разворота автомобилей. Лицевым фасадом он был обращен в сторону двух других домов. Если на воображаемом циферблате расположить его на месте цифры девять, то соседние дома окажутся на цифрах два и четыре. Дом, наверняка уже перешагнувший пятидесятилетний рубеж, был осовременен новым сайдингом, крышей и некоторыми старательно выполненными ландшафтными конструкциями. Оба соседних дома имели примерно такой же внешний вид, свидетельствующий о заботливом отношении к ним хозяев; то же самое, впрочем, можно было сказать и о других домах, стоящих на этой улице. Этот анклав вполне мог быть назван районом для проживания среднего класса города Картер-Кроссинг. Зеленые и без единого сорняка газоны. Выложенные ровными и не растрескавшимися плитами проезды, ведущие к домам. Строго вертикально висящие почтовые ящики. Единственный негативный фактор в этом жилом районе — поезд, но он проходил лишь один раз в сутки. Одна из тысячи четырехсот сорока минут. Не такое уж и плохое соотношение.
Площадка перед порогом в доме, где жила Чапман, была почти во всю ширину фасада, да еще и с козырьком, дающим тень; перила опирались на изящные металлические опоры; на площадке перед входной дверью, покрытой матом из разноцветных, но неярких тканей, стояла пара кресел-качалок. Оба соседних дома имели точно такие же входы, и единственным отличием оставалось лишь то, что площадки перед порогами этих домов не были пустыми, на каждой из них
Мы примерно с минуту оставались в машине, а потом Деверо, проехав чуть вперед, припарковалась почти в середине круглой площадки. Выйдя из машины, мы несколько секунд смотрели на послеполуденное солнце.
— С какого дома начнем? — спросил я.
— Не имеет значения, — ответила Элизабет. — С какого бы из них мы ни начали, не пройдет и тридцати секунд, как хозяева другого дома прибегут вслед за нами.
Именно так все и было. Мы решили зайти в дом, расположенный справа, тот, который на воображаемом циферблате стоял бы на месте цифры четыре; и не успели мы подняться даже на три ступеньки, как соседка из дома, который стоял бы на месте цифры два, оказалась за нашими спинами. Деверо представилась и представила меня, назвав дамам мое имя и сказав, что я следователь из армии. При более близком рассмотрении эти леди несколько отличались друг от друга. Одна была старше, другая — тоньше. Но и общего между ними было немало. Тонкие шеи, сморщенные губы, взбитые седые волосы. Меня они приветствовали уважительно, поскольку были из того поколения, которое еще любило армию и знало кое-что о ней. Несомненно, либо их мужьям, либо братьям или сыновьям довелось носить униформу. Вторая мировая война, Корея, Вьетнам…
Обернувшись, я посмотрел на то, что можно было увидеть с порога. Дом Чапман являлся как бы вершиной треугольника, если мысленно провести линии между ним и домами соседей. Он располагался как бы в фокусе. И походил на мишень; оба порога соседних домов были наиболее подходящими местами, в которых пехотинцы, готовящиеся к штурму дома Чапман, смогли бы устроить пулеметные гнезда для ведения эффективного продольного огня.
Я снова повернулся к дамам, и Деверо кратко изложила то, что она уже обсуждала с ними. Она просила подтвердить каждый их ответ на ранее заданные вопросы, и они охотно сделали это. Сплошные отрицания. Нет, ни она из двух дам не видела, как Чапман выходила из дома в день убийства. Ни утром, ни днем, ни вечером. Ни пешком, ни на своей машине, ни на чьей-либо еще. К сказанному им нечего было добавить.
Следующий вопрос казался весьма трудным с точки зрения такта в общении с дамами, поэтому Деверо предпочла, чтобы его задал я. Я спросил:
— А были ли такие временные промежутки, когда могло произойти что-то, чего вы не видели?
Иными словами: насколько вы любопытны? И были ли такие моменты, когда вы не следили за своей соседкой?
Обе леди, конечно же, поняли суть вопроса; они покудахтали, поморщились и даже поволновались примерно в течение минуты, но тяжесть ситуации имела для них намного большее значение, нежели уязвленное самолюбие; они пришли в себя и признали, что таких моментов практически не было, поскольку они могли наблюдать за ситуацией все время. Они обе любили сидеть на своих порогах, когда у них не было других дел, а эти другие дела они старались выполнять в разное время. Окна спален обеих дам располагались на передних фасадах их домов, и ни одна из них даже не пыталась заснуть до полуночи, то есть до того момента, когда проходил поезд, к тому же сон у обеих дам был очень чутким, а потому они вряд ли могли не заметить какого-либо ночного происшествия.
— Много людей обычно навещало вашу соседку? — поинтересовался я.
Дамы, коротко посовещавшись, пустились в сложные и пространные рассуждения, которые, как я опасался, могут дойти до Американской революции. Я старался переключить их на тему, интересующую нас, но вдруг до меня дошло, что они излагали нечто похожее на календарный отчет об активных действиях, имевших место в прошедшем полугодии и описываемых ими в системе «месяц активный, месяц пассивный»: первый месяц — активное и даже неистовое безумство; второй — затишье и бездействие. То густо, то пусто. Чапман либо никуда не выходила, либо постоянно где-то пропадала; первые четыре или пять недель она пребывала в одном состоянии, а следующие — совсем в другом.