Дженнак неуязвимый
Шрифт:
– Ты арсоланец, родич. Страна теплая, благодатная... Что занесло тебя в северные леса? Если ты помнишь меня, значит, прожил здесь долго, очень долго... Почему?
– По воле учителя. Твой наставник - Унгир-Брен, мой - Че Чантар... Он послал меня в эти края.
– Приняв от Дженнака флягу, аххаль отпил вина.
– Глас Грома - великий храм, и смотреть за ним нужно с великим тщанием. Не сочти за похвальбу, но я это умею. Хоть временами приходилось трудновато.
Это он о Северной войне, догадался Дженнак. Должно быть, нелегкое было время!
Они помолчали, передавая
– Что со мною было, родич?
Но Чиграда ответил вопросом на вопрос:
– Ты вспоминаешь о своем умершем сыне? И о брате Джил- лоре, великом воителе? Что ты чувствуешь при этом?
– Грусть, - молвил Дженнак, поразмыслив.
– Грусть, но светлую. Сказано в Книге Повседневного: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам... Люди рождаются, люди умирают, и никто над этим не властен. Я смирился с неизбежным.
– А что было раньше, родич?
– Отчаяние. Тяжесть, которую я вынести не мог... Мне хотелось умереть.
– Опасное желание. Особенно для кинну!
– Ты знаешь, что я - кинну?
– Знаю.
– Чиграда зябко поежился под своим меховым плащом.
– Вот мы, потомки богов, люди светлой крови... твой сын, твой брат, твой отец... я... Так ли мы отличаемся от обычных женщин и мужчин, чья кровь багрова и густа? Мы живем сто тридцать лет, сто сорок... в редких случаях - до двухсот... Но арсоланка Ана Куата прожила до ста двадцати трех. Двое мужчин из Сеннама жили сто восемнадцать и сто пятнадцать лет. Майя Ци Хара - до ста двенадцати, женщина Муданги из Одиссара - до ста восьми... А тех, кто перешагнул столетний рубеж, довольно много, больше тысячи за время наблюдений. Нам, хранителям знаний, об этом известно.
– И что же?
– Отсюда следует, что обыкновенный человек может прожить столько же или почти столько же, сколько светлорожденный. Неодолимой границы нет. Смотри, родич: когда-то ты пересек океан, что было подвигом, а сейчас корабли плывут в Риканну, в Лизир и Азайю, и это уже не подвиг, а просто далекое путешествие. Атлийцы поднялись в небо на шарах, наполненных легким газом... В Арсолане придумали одноколесный экипаж, который движется по металлическому стержню... У нас есть новые снадобья, мы научились лечить гораздо лучше, чем двадцать или тридцать лет назад... В будущем мы узнаем еще больше, и, возможно, люди станут жить полтора века - обычные люди, не светлорожденные. Тебе понятно?
– Да.
– Дженнак кивнул.
– Человек хитроумен, а время не стоит на месте... Котда-то мы говорили об этом с Унгир-Бреном, моим учителем.
– Вот видишь... Выходит, что век человеческий сравняется с веком долгожителей и падут границы между ними. Но с кинну так не выйдет. Нет, родич, с кинну так не получится!
– Почему? — Дженнак был заинтригован.
– Кинну - существа особые. Нам даже не ведомо, сколько они живут... то есть могут прожить - ведь в прошлом их уничтожали, чтобы не допустить до власти. Ты слышал о светлорожденном Ай коне из тайонельского Очага? Нет?.. Он родился в 403 году от Пришествия, сбежал в Край Тотемов, не дав себя убить, возглавил союз дикарских племен и воевал
Чиграда внезапно смолк и потянулся к фляжке.
– Сеннамит, - повторил Дженнак.
– Что за сеннамит?
– Не важно. Я лишь хочу сказать, что кинну - это нечто особое. Есть грань, что отделяет кинну от всех людей, кем бы они ни являлись, потомками богов со светлой кровью, пастухами Сеннама, охотниками из Страны Озер или чернокожими ли- зирскими дикарями. Кинну - как морской змей среди рыбешек, что плавают в Бескрайних Водах, и он...
– Я кинну, - прервал аххаля Дженнак.
– Не забывай об этом.
– Да, разумеется... — Чиграда смущенно улыбнулся.
– Прости меня, родич. Похоже, я слишком увлекаюсь...
– Боги тебя простят, и я тоже. Но давай вернемся к моему вопросу: так что же случилось со мной?
~ Болезнь кинну. Мы знаем о них немногое, но этот недуг в хрониках описан. Помутнение рассудка и физическая немощь... Иногда они наступают без видимых причин, но чаще - из-за душевных переживаний, крушения надежд, потери близких. Эта болезнь длится несколько лет, но не приводит к смерти. Кинну очень живучи, родич.
– Несколько лет...
– произнес Дженнак.
– Но я оправился быстрее.
– Тебя хорошо лечили. Все, что нужно - сон, покой, успокоительный бальзам, омовения в теплой воде... Наш целитель - великий искусник!
– Я очень ему благодарен, ему и тебе. Могу я что-то сделать для вас?
Аххаль поднялся, перевернул флягу в знак того, что она пуста, и молвил:
– Живи, родич! Твоя жизнь так удивительна... Живи, и позволь нам время от времени наблюдать за тобой.
Чиграда склонил голову и исчез за дверью храма.
Дженнак остался один. Великое безмолвие окружило его, и чудилось, что стих даже далекий шум водопада. Ветер унялся, не скрипели деревья, смолкли лесные шорохи, и снежинки, падавшие с неба, ложились белым покровом на землю, ветви и сухую листву, на плечи и волосы Дженнака. Дым от труб тянулся в небо, и можно было вообразить, что над святилищем воздвигнут еще один храм, невесомый, призрачный, состоящий из множества светло-серых колонн, что держат сотканную облаками кровлю. Солнечный луч пробился сквозь нее и упал на снег, заставив снежинки искриться серебром.
Но Дженнак этого не видел; мысли его блуждали в иных пространствах и иных временах. Вспоминался ему покой во дворце Че Чантара, где он побывал много, много лет назад, и волшебные яшмовые шары из Чанко, что вращались под действием мысли, являя взору чудеса. Но не об этих сферах он думал сейчас, не о тайнах богов, а о сказанном Чантаром, о горе, что пережил арсоланский сагамор. Сто тридцать лет прошло, а его голос все еще звучал в ушах Дженнака:
... Сын мой отправился в Сеннам и погиб в поединке совершеннолетия, женщина — не светлой крови, но любившая меня долгие годы - умерла, и разум мой затмился...