Джентльмен-капитан

Дэвис Дж. Д.

Момент удовлетворения, при всех своих достоинствах, оказался недолгим.

* * *

Малахия Лэндон нес вахту. Я смутно осознавал его присутствие на другой стороне квартердека. Теперь мне бросилось в глаза, что он чем–то обеспокоен. Штурман вышагивал по палубе, посматривал на меня, затем на небо и снова на меня, продолжая в том же духе почти целую склянку. Наконец, он подошёл ко мне, приподняв простую шерстяную шапку в знак почтения.

— Капитан, наше путешествие, — начал он с куда большим уважением, чем было ему свойственно, — до сих пор проходило хорошо. Нам, Божьей милостью, везло с ветром. Даже этот шквал с траверза, почти с раковины, идеальный ветер, чтобы примчать нас в Шотландию. — Я согласился с ним, но Лэндон оставался угрюмым. — Сэр,

я строил наши карты. Они зловещи, худшие из того, что мне приходилось видеть.

— Какие карты, штурман?

На единственных виденных мною картах были нанесены линии, обозначившие наше движение к западу от Портсмута, вокруг Корнуолла, затем на север через Ирландское море к западному побережью Шотландии — согласно приказам лорда–адмирала. Это, внезапно вспомнил я, и было счисление пути, совсем недавно так смущавшее меня.

— Небесные карты, сэр. Предсказания для нашей экспедиции, основанные на соотношении светил в момент отплытия из Портсмута. — Всякая уверенность в моём предполагаемом внезапном усвоении искусства мореплавания тут же испарилась, а остроумный Посейдон счёл необходимым усугубить мои трудности, послав огромную волну и вымочив меня в водах Атлантики. Отряхнувшись и перекрикивая шторм, Лэндон продолжил: — Это Марс, сэр. Марс, глава девятого дома. Он отступает к границе с восьмым и потому отбрасывает зловещий квадрат на восходящего лорда. Хуже того, госпожа восьмого дома, дома смерти, восходит с большой силой!

Я слушал его слова, как будто он бормотал на арамейском.

— И что всё это значит, мистер Лэндон?

— Как же, всё это предвещает огромные сложности, капитан. Препятствия и опасности лежат на нашем пути, сэр. — Он отжимал воду из шапки, озабоченно глядя на меня. — Воистину, сама смерть.

Я был потрясён его словами, многие ли поведут себя иначе, услышав предречение смерти. Но я взял себя в руки и сказал с нетерпением:

— И что, по–вашему, мне делать, штурман? Вам известны приказы. Вы знаете, что я держу ответ только перед королём и лордом–адмиралом. Могу ли я развернуть корабль или войти в порт из–за ваших подозрений, основанных на наблюдении за звёздами?

Лицо Лэндона исказилось будто от боли, но он заговорил сердито:

— Никогда не видел таких плохих карт. Ни один знающий море капитан не станет игнорировать такое ясное предзнаменование. — Видимо, он понял, что зашёл слишком далеко, потому что продолжил тише, почти с мольбой: — Сэр, есть бессчётное множество способов задержать или отменить плаванье: можно обнаружить течь, и драгоценный руль Пенбэрона не прослужит вечно…

Внезапно он умолк, посмотрел на меня, будто впервые увидел, и покачал головой. Должно быть, он осознал, что даже будучи полным профаном, я никогда не позволю так бесстыдно обмануть короля. Потом он нахмурился, вяло козырнул и в дурном настроении вернулся на свою сторону шканцев, уцепившись за пушку, когда очередная волна захлестнула палубу. Поразмыслив об этой странной сцене, я понял, что обращение ко мне Малахии Лэндона в такой манере, решение довериться мне, даже осмелиться предложить отчаянную уловку с неподчинением прямому приказу короля, свидетельствовало о тёмных — под стать Аиду — глубинах его тревоги. Эти карты напугали его сверх всякой меры, даже так сильно, что внушённый ими страх на время пересилил его ненависть ко мне и долг перед монархом. Вивиан рассказывал, что Лэндон с Харкером часто ссорились, и теперь, увидев, каков Лэндон в гневе и как глубока его приверженность таинственному знанию древних некромантов, я обнаружил, что могу запросто представить его в роли убийцы Харкера. Или даже своего собственного…

Вдруг раздался хруст, который бывает, когда падает под топором могучее дерево. Я услышал отчаянный возглас Ланхерна: «Бизань дала трещину!», обернулся и увидел широкую трещину у основания мачты.

Это движение спасло меня. Краем глаза я заметил блок, почувствовал, как он коснулся волос на моём виске, пролетая мимо с сокрушительной скоростью. Подняв голову, я увидел, как натягиваются и рвутся снасти у трепещущей под натиском шторма бизани. Другие блоки бешено проносились в воздухе. Ланхерн выкрикивал приказы Трениннику и его товарищам на грота–рее, а матросы на палубе старались закрепить толстый канат под

названием бизань–штаг. Окинув взглядом шканцы, я остановился на лице Малахии Лэндона — его исказило некое подобие улыбки.

Пока я стоял, парализованный ужасом, один из помощников штурмана рванулся вперёд через всю палубу, взбежал на бак и начал бить в судовой колокол с такой силой, что мог бы созвать и мёртвых в судный день. В считанные мгновенья Кит Фаррел и Маск оказались на шканцах, но лейтенант так и не появился: похоже, выпитое вино повергло его в забытье наряду с капелланом. Каждый, кто возникал из недр корабля по зову колокола и в ответ на отчаянные крики старшины–рулевого «все наверх!», бежал к вантам или к своему посту по расписанию. Даже сухопутному капитану было ясно, что теперь всё зависит от того, удастся ли сохранить грот–мачту, ведь если и она расколется, согнувшись под действием каната — вернее штага, что связывал её с бизанью, ветер загонит нас в Бристольский залив и выбросит на подветренный берег. Я не желал снова пережить крушение «Хэппи ресторейшн» на каком–то утёсе Гауэра или у острова Ланди, потому подгонял их, обращая призывы, которые, мне казалось, мог бы использовать и мой дед: «Бог в помощь, мои храбрые парни! Карабкайтесь, будто сам дьявол висит у вас на хвосте!» Маск одарил меня взглядом, обычно приберегаемым для помешанных, нищих и членов парламента. Однако мои старания были излишни — все до единого взмывали вверх быстрее белки, удирающей от лисы. Они отлично знали свою работу и брались за дело, не нуждаясь в понукании.

И никто не был лучшим тому свидетельством, чем Джон Тренинник. Совершенно неожиданно, невзирая на дикую качку и шум бури, отзывающиеся в такелаже, Тренинник ухватился за бизань–штаг и шагнул в пространство. Ланхерн говорил мне об этой его способности при первой нашей встрече, но Господи, какое зрелище! Одной только силой рук он начал стремительно подниматься от грота к бизани, рьяно пиная воздух короткими ногами.

— Благодарите Бога за то, что у вас есть такой моряк, сэр, — сказал мне стоящий рядом Кит Фаррел, когда Тренинник добрался до бизани и стал лихорадочно вязать узлы на топе стеньги. — Теперь он проследит, чтобы бакштаги держали. Бизань устоит, а с ней и грот.

Плотник Пенбэрон появился передо мной и мрачно отсалютовал.

— Разрешите ставить фишку, капитан, — сказал он.

Сначала я решил, что мне послышалось, потом мне пришло в голову, что я всё–таки получил удар блоком, лежу теперь без чувств и вижу во сне всё, что произошло после удара. Вот мы, посреди шторма, с бесполезной бизанью, а офицер, который в ответе за её починку, просит разрешения на партию в настольные игры.

— Что, во имя Иисуса… — начал я.

Кит Фаррел придвинулся ближе и шепнул мне на ухо:

— Фиш, капитан. Это способ ремонта треснувшей мачты.

— О, конечно, — кивнул я со всей подвластной мне серьёзностью, чувствуя на себе корнуольские взгляды. — Разрешаю, мистер Пенбэрон. Приступайте же, ради Бога, сударь.

И Пенбэрон приступил. Может, он и был принцем в стране дураков, но свою работу знал. Едва ли успела пройти минута, а его помощники уже притащили снизу два длинных куска дерева, чем–то напоминающих речные ялики с отсечёнными концами. Они установили один с передней стороны мачты, сверху на трещину, а второй — точно так же сзади. Бондарь принёс запасные обручи, и очень скоро люди Пенбэрона уже затягивали их поверх деревянных накладок на мачту. Кто–то потребовал вулинг, и вот уже канат толстыми кольцами обмотан вокруг мачты и туго стянут группой самых сильных мужчин на корабле — на удивление, среди них оказался крошечный отец близнецов, Джон Тремар. Ещё не успел пересыпаться песок в склянках, а вся операция уже завершилась.

— Огромные сложности, капитан, — прозвучал голос над моим ухом. Это был Лэндон. Слова его звучали спокойно, но лицо выражало нечто большее, чем простой вызов. — Препятствия и опасности. Карты никогда не лгут.

И снова эта искажённая гримаса. Улыбка, похожая на ту, что играла на его губах спустя миг после моего чудесного избавления от летящего блока. Радость, рождённая подтверждением твоей правоты. Безусловно, моя смерть стала бы ещё более ярким доказательством тягот, насылаемых зловещим квадратом Марса, и удовлетворительным завершением всего дела.