Джентльмен-капитан
Шрифт:
Мы пообедали все вместе, позже обычного — в моей каюте, освещённой фонарями и свечами. Дженкс снова сотворил отрадное чудо: восхитительный бифштекс из купленной у Макдональдов и забитой на берегу коровы, с изобилием рыбы и сыра. На этот раз мы были веселы и почти единодушны. Только угрюмое молчание Стаффорда Певерелла, подчёркнутое его неприятно шумной манерой еды, омрачало дух застолья. Вскоре Джеймс Вивиан изрядно захмелел. Я был рад, что он не завёл разговор об убитом дяде. Джеймс радостно пел о девушке из Труро, в которую был влюблён, и я напомнил ему, что несколько дней назад он пел ту же песню о девушке из Бодмина. Даже Малахия Лэндон был само очарование, ненависть морского волка к джентльменам–капитанам на
Но во время веселья и смеха я продолжал думать о недавних артиллерийских учениях, о бортовом залпе загадочного корабля и о том, что он сделает с нами, если подойдет на расстояние выстрела.
Офицеры покинули меня, и я разулся, однако Маск всё не уходил, слоняясь по каюте и изображая какую–то работу. Воинственная лихорадка прочих не тронула его — он, казалось, куда больше интересовался, соблазнил ли я графиню. «Или она вас», — хохотнул он. Я подозревал, что, разделяя тревоги моей матери о наследнике, он счёл вдовствующую леди Ардверран подходящим племенным материалом. Без сомнения, высокий ирландский титул тоже не повредит наследнику Рейвенсдена. Я легко мог представить, как старый негодник изобретает разные способы избавиться от Корнелии, некоторые из которых наверняка включают их совместный побег (ибо для меня никогда не было тайной то, как страстно он её желал). Маск обладал многими странностями, но, пожалуй, самой неожиданной была безграничная и непоколебимая преданность, которую он выказывал — пусть и в чрезвычайно заунывной форме — дому Квинтонов.
Разнюхивая и выспрашивая, Маск допил остатки эля и вина из графинов на столе, ворча, насколько хуже он ест и пьёт в королевском флоте, чем в Рейвенсден–хаусе. Добрый капитан, конечно, так не думает, заметил он кисло: доброго капитана щедро развлекают на земле и на море графини и менее важные персоны.
— Шотландцы вообще что–нибудь делают, кроме как едят, пьют и охотятся? — с негодованием вопросил он, хлебнув из графина и утёршись рукавом. — Мне это вот что напомнило: вы завтра снова приглашены, в полдень. Для верховой прогулки, по–видимому. Не сомневаюсь, там будут эти их бегуны, нагруженные ветчиной и виски. Ба! А мне придётся довольствоваться твёрдым сыром и корабельными сухарями. Опять.
Я не мог принять приглашение на охоту, когда рядом находился чужой и, возможно, враждебный корабль, и сказал об этом Маску.
— Никак нельзя отказаться, капитан, — хитро проговорил он. — Это же не что иное как приказ.
Приказ? Кто, помимо капитана Джаджа, смеет мне приказывать? Без него здесь, в своей каюте, я олицетворяю высшую власть в местных водах после Бога и короля. И учитывая, что король за сотни миль отсюда, в Уайтхолле, а Бог предположительно занят другими делами, мне не грозили никакие приказы.
Маск театрально воззвал к своей памяти:
— Как же выразился этот огромный старый турок? Или он поляк? Словом, этот Шимич, свирепый уродливый дикарь. — Глаз–бусинка уставился на меня, пока я ждал продолжения. — Ах да. «Вице–адмирал побережья Аргайла, Кинтайра и Мойдарта», вот как он сказал. Другими словами, генерал Кэмпбелл из Гленранноха.
Если бы мне вздумалось, я мог бы запросто отмахнуться от так называемого приказа — что я и сказал Маску в выражениях, от которых он принялся возмущённо сновать по каюте. Вице–адмиралы побережья имеют размытые права на корабли, потерпевшие крушение в их графствах, и не обладают никакой властью над капитанами королевского флота. Гленраннох не мог мне приказывать и знал это. Но он явно был хорошим стратегом, во всех смыслах этого слова, и понимал, что приглашение в такой категоричной форме заставит меня задуматься. Я отпустил
Было очень раннее утро, едва пробили семь склянок ночной вахты — такие названия становились мне привычнее, чем старое «полчетвёртого утра». Однако я уже расхаживал по каюте: мои сны, переполненные битвами и графинями на подушках, не оставляли места безмятежной дрёме. Я услышал крик дозорного и вышел на палубу. Вахту нёс Джеймс Вивиан. Он стоял у поручней правого борта, глядя в сторону земли на небольшую рыбацкую лодку, что двигалась в нашу сторону. К моему восторгу, его мальчишечье лицо расплылось в радостной улыбке при моём приближении, он дотронулся пальцами до шляпы и начал со смехом объяснять:
— Вот, сэр. Кажется, я стал свидетелем небольшого чуда. Не думал, что мы снова увидим преподобного Гейла раньше дня рождения короля.
Мы стояли в дружелюбном молчании, глядя, как лодка лавирует в нашем направлении. Через какое–то время она подошла к кораблю, и на борот поднялся Фрэнсис Гейл в сопровождении юного Андреварты. Он был на удивление трезвым и выразил желание поговорить наедине в моей каюте, и я тут же предложил позавтракать вместе. Гейл проявил непривычную набожность, даже произнёс молитву над хрустящим беконом Дженкса, какое–то время вёл мирную беседу о погоде и о пустынной красоте этой земли и вдруг повернул разговор на тему, занимавшую мои мысли всё утро.
— Ваша графиня, капитан, — начал он, — полагаю, вам не известна её девичья фамилия?
Этого я не ожидал. Так спокойно, как только мог, я признался, что нет, и Гейл прожевал ещё кусок бекона, прежде чем продолжить.
— Когда я услышал, кто принимал вас в тот первый раз в её замке, я задумался о титуле графини Коннахт, и мне показалось, что я слышал его раньше. — Он умолк, положил себе ещё еды и продолжил: — Но, видите ли, капитан Квинтон, я не доверяю своей памяти после стольких лет портвейна и кошмаров. Мне нужна была книга с родословными, и от парнишки Макферрана я узнал о существовании приличной библиотеки поблизости, хотя это было столь же невероятно, как если бы Моисей попал на пир, взобравшись на гору Синай.
Он объяснил, что не далее двадцати миль вглубь суши, в ничем не примечательной убогой горной деревушке находится поразительное сокровище: низенькая церковь, на вид — как амбар, а на чердаке у нее общедоступная библиотека — щедрый дар просвещённого лорда тех мест, хранимый пастором, чересчур ревностным, на вкус Гейла, но образованным. Там–то, по его словам, он и нашёл нужную книгу.
Трезвый завтрак Фрэнсиса Гейла, очевидно, закончился, он достал кожаный бурдюк, и, когда он вынул пробку, я узнал насыщенный аромат «воды жизни». Священник глотнул прямо из бурдюка, но меньше, чем было ему свойственно раньше, и причмокнул.
— До того, как она прибыла сюда худенькой девчушкой, вашу графиню звали О’Дара. Тогда Нив О’Дара, теперь леди Нив Макдональд из Ардверрана. А имя О’Дара я частенько слышал, живя в Ирландии в пору, предшествовавшую Дроэде.
Я давно забыл о завтраке. Отодвинув тарелку, я кивнул Гейлу, чтобы тот рассказывал дальше.
— Повстанцы–католики в те времена имели собственное государство, независимое во всём, кроме имени: они называли его Конфедерацией. Несколько лет, пока Англию раздирала гражданская война, они рассылали посольства по всей Европе и даже принимали ответные визиты. Не обошлось и без участия папского нунция. Я разок встречал его в Килкенни, году в сорок шестом или сорок седьмом.