Джентльмен-капитан

Дэвис Дж. Д.

Годсгифт Джадж»

Я вызвал большую часть офицеров в свою каюту и изложил им приказы капитана Джаджа. Рутвен, знакомый с местными водами, проклял затею, назвав её погоней за химерами: множество островов и проливов сделают обнаружение среди них определённого корабля чудом сродни хлебам и рыбам. Я напомнил ему, что Джадж тоже знает эти места, и в любом случае, он старший капитан, и мы обязаны подчиняться его командам.

Я распустил офицеров и послал за Китом Фаррелом.

— Что ж, мистер Фаррел, — спросил я, — чем сегодня займёмся? Морской наукой для меня или словесной — для вас?

Мгновение Фаррел сомневался, но затем с улыбкой сказал:

— Морской наукой, я думаю, сэр. По крайне мере, чем–то вроде того, с вашего

позволения.

Я кивнул, и мы направились к рулевому посту. В одной из крошечных деревянных кают, где спали офицеры, кто–то громко и решительно пукнул. Наверное, главный канонир Стэнтон, подумал я, а этот храп, должно быть, исходит из каюты плотника. Я неизменно оставлял верхнюю палубу в этом месте, минуя переборку рулевого поста с украшающими её резными фигурами пантеона Юпитера в человеческий рост и поворачивая, чтобы взобраться по витой лестнице к своему привычному месту на шканцах. Вместо этого Кит Фаррел повёл меня вниз по крутому трапу, ведущему из рулевого поста в самое сердце главной палубы.

Иногда я бывал здесь, но только во время капитанского смотра, с Джеймсом Вивианом и боцманом Апом у меня за спиной, когда вся команда стояла навытяжку. Теперь же палуба не знала забот. Матросы сидели за столами между пушками, играя в кости и разговаривая. Другие развесили гамаки или разложили матрасы на палубе, умудряясь спать среди постоянного гомона и смеха, не теряя ни минуты из четырёх часов до новой смены вахты, ибо мы придерживались вахтенного расписания, даже стоя на якоре. В центре палубы с десяток человек собрались вокруг большой кадки для воды, расположенной под вентиляционной решёткой, и с наслаждением курили глиняные трубки — тогда любителей этого занятия ещё не изгнали на бак или на верхнюю палубу, как станет принято в скором будущем.

Ближайшая компания заметила моё появление и вскочила на ноги, от одного к другому пробежал шёпот: «Капитан! Капитан на палубе!» Я жестом позволил им сесть, и постепенно мирный шум возобновился. Я не знал тогда, что такая атмосфера на главной палубе говорит о счастливом корабле. Никогда я не спускался таким вот неформальным образом вниз на обречённом «Хэппи ресторейшн», и мне не с чем было сравнивать. Возможно, и к лучшему, поскольку на «Ресторейшн» была грубая и опасная команда, по большей части набранная в прибрежной зоне Лондона и включавшая немало воров, пропащих людей и убийц. Наказание плетью случалось почти ежедневно, и только боцман с его исключительно безжалостными помощниками могли поддерживать что–то вроде дисциплины на том многострадальном корабле. «Юпитерцы» же были все до одного добровольцами — время стояло мирное — и в большинстве своём людьми Джеймса Харкера, верными ему и старому Корнуоллу, по обыкновению легко переносящими общество друг друга (и к этому времени, похоже, терпимыми к не гнушающемуся их общества молодому капитану). Есть нынче корабли на службе у короля, где уроженцы Норфолка и Саффолка или ирландцы и англичане готовы в любую минуту вцепиться друг другу в глотки. В военное время есть корабли, две трети или более команды которых завербованы принудительно и всегда ищут возможность бежать. Есть корабли, чьи капитаны гордятся своим жестоким обхождением с матросами и почитают порку. Мне же навсегда запомнился тот день на главной палубе «Юпитера», когда я наблюдал, как выглядит довольная команда военного корабля.

Посередине палубы у левого борта, между двумя полукулевринами, прозванными «Люцифер» и «Месть лорда Беркли», расположилась группа, включающая Джона Тренинника и Али–Рейса. Похоже, эта пара, подзадориваемая соседями, вела оживлённый спор на корнуольском. За следующим столом я увидел Ползита и Тренанса, занятых игрой в карты с двумя девонцами. На кону стояла честь графства — каждый так пристально изучал розданные карты, что они так и не осознали присутствия поблизости капитана. Ещё дальше Джулиан Карвелл мерялся силой рук с любым желающим. Он оставался непобедимым, пока не пришла очередь крошечного отца близнецов, Джона Тремара, с грохотом обрушившего руку чернокожего на стол.

— Будь мы все прокляты, Тремар, — воскликнул Кит. — Чем они тебя кормят?

Или ты возрождённый старина Самсон?

Карвелл, ухмыляясь проигрышу, хлопнул Тремара по спине под рёв смеха своих товарищей по столу.

Куда ни глянь, было заметно, что Кит Фаррел легко ладит с матросами, а они с ним. Ранние подозрения команды растаяли, когда мы вышли в море, и все увидели в нём отличного моряка, а не надутого бездельника, избалованного джентльменом–капитаном, предпочитающим мальчиков. Поведение старшего над ним офицера облегчило доброжелательный приём. Штурман Лэндон явно испытывал ко мне отвращение, но к матросам относился куда хуже. Они, в свою очередь, презирали штурмана за показное высокомерие, за суеверные страхи, нарушающие покой корабля, и за жестокие и непредсказуемые повадки — его громогласный смех всегда мог оказаться предвестником суровейшего наказания за ничтожную проделку. Другие помощники Лэндона были слишком хорошими подхалимами и слишком плохими моряками, чтобы матросы питали к ним хоть какую–то любовь. Неудивительно, что Кит Фаррел заслужил такое скорое и полное уважение.

Мы прошли по палубе назад — то есть к корме — и когда достигли трапа, по которому спустились сюда, Фаррел спросил:

— Ну что, капитан, желаете посетить и орлоп–дек?

Мне ни разу не приходилось спускаться ниже ватерлинии: туда, где располагались полупалуба, известная как орлоп, и соседствующий с ней трюм. Это были неведомые земли, полные кладовых, бочек с провизией и таинственных тёмных закоулков — владения уоррент–офицеров, и только их. Но дух исследователя во мне, не удовлетворённый прерванной экспедицией в форт, побуждал изучить вместо этого каждый дюйм корабля под моим командованием.

Мы спустились по трапу, ведущему вниз с главной палубы. Я достиг дна и обнаружил, что вынужден согнуться под непривычным углом. В этом мире лишь люди вроде Джона Тренинника могли стоять прямо, мой же рост заставлял склонять голову всякий раз, стоило мне спуститься под палубу. Несколько синяков красовались у меня на лбу, свидетельствуя, что я ещё не полностью усвоил эту необходимость. Воды Шотландии мощно плескались о корпус корабля, доски скрипели и стонали, будто армия мертвецов, и вонь трюмных вод поднялась, чтобы приветствовать меня. Глаза начали привыкать к темноте. Тесное пространство освещалось лишь парой маленьких фонарей: слишком близка была крюйт–камера, и так много кораблей унесли в забвение неловко оставленные свеча или светильник, что открытому пламени были не рады в нижних отсеках.

Мы двигались вперёд вдоль левого борта, с трудом пробираясь мимо канатной кладовой — где от одного борта до другого были разложены корабельные канаты — и огромных книц, поддерживающих палубу над нами. Мы обошли камбуз: кирпичное сооружение, окружающее громадные медные котлы — Дженкс и его помощник потянули себя за чуб в знак приветствия и снова взялись открывать бочку с солёной свининой. По обе стороны от нас располагались кладовые главного канонира, боцмана и плотника, сильно напоминающие офицерские каюты на верхних палубах, только размером побольше. Фаррел открывал каждую следующую дверь, и меня поразила мысль, что любой на корабле мог сделать то же. Конечно, офицеры должны вести точный учёт всего имущества, но ведут они его или нет? Если что–то исчезнет, как заметят они потерю в этих огромных горах припасов, уложенных стопками высотой от палубы до палубы? И если они не сделают запись о пропаже, чтобы бумаги оставались безупречно точными, то ни одному капитану не узнать о ней! Я решил, что потребую немедленно повесить замки на каждую кладовую.

Развернувшись, мы направились обратно вдоль правого борта. Фаррел остановился у одного из парусных хранилищ и отворил дверь. Устроившись высоко на сложенных запасных парусах, сидел загадочный француз Роже Леблан и читал при свете фонаря. Он удивлённо посмотрел на меня, а затем улыбнулся.

— Что ж, mon capitaine. Un visiteur — действительно неожиданный визит! — Он поднялся на ноги и приветственно коснулся чуба — жест, в котором не было заметно и капли почтения.

— Странное место вы выбрали для библиотеки, месье Леблан, — вопросительно заметил я.