Джироламо Савонарола. Его жизнь и общественная деятельность
Шрифт:
В то же время на его долю выпал, совершенно случайно, еще более шумный и решающий его участь успех: в Реджио собрался капитул доминиканцев для обсуждения спорных вопросов теологии и некоторых пунктов дисциплины. В собрании присутствовал и Савонарола. Среди большого числа духовных лиц были и светские ученые, и писатели, между которыми обращал на себя особенное внимание богатый и красивый юноша, двадцатитрехлетний Джиованни Пико, князь делла Мирандола, “феникс среди умов”, как называли его тогда люди, прославляя его первым человеком во всей Италии после Лоренцо Медичи. Пико страстно увлекался всем прекрасным, добрым и честным и был одним из редких счастливцев, которые совершенно не знают чувства зависти и страсти интриговать. Савонарола, сидя в собрании, не вмешивался в схоластические споры, но, когда дело коснулось дисциплины, он горячо заговорил, и его голос грянул громом против испорченности духовенства. Он не мог сам сдержать своего порыва и произвел потрясающее впечатление на своих высокопоставленных слушателей,
Приглашение, призывавшее Савонаролу снова во Флоренцию после трех лет, проведенных им в других итальянских городах, застало его в Генуе; послушный распоряжению своего монастырского настоятеля, монах вернулся во Флоренцию, принялся за обучение в монастыре Сан-Марко молодых монахов, уклоняясь от проповедничества. Но Савонарола был уже известен всему городу благодаря восторженным отзывам Пико, блестящего представителя лучшей части флорентийской золотой молодежи. В монастырь начинают стекаться светские слушатели, и Савонароле приходится выйти из поставленных им себе скромных рамок наставника монастырских послушников и монахов, он приступает к объяснению Апокалипсиса; весть об этих беседах быстро распространяется, с каждым днем увеличивая число слушателей; вскоре монастырский двор становится тесен, и сами обстоятельства вынуждают Савонаролу перейти в церковь и продолжать свои поучения с кафедры. Перемена места усилила значение прежних поучений, придавая им авторитет проповеди.
Густая толпа любопытствующих наполнила церковь Сан-Марко 1 августа 1490 года. Савонарола поднялся на кафедру и начал проповедь о необходимости обновления церкви и близкой гибели нераскаявшихся грешников. Смелость речи, мощный голос, истинное воодушевление и громкая слава проповедника разом сделали свое дело: успех проповеди был громадный, и с каждым днем число жаждущих услышать Савонаролу стало увеличиваться. Он, чтобы показать смотревшим на него свысока ученым, что он не чужд и философского образования, издал в это время несколько философских сочинений и тут же выпустил в свет ряд произведений религиозно-нравственного характера. Философия Савонаролы, несмотря на многие своеобразные его взгляды, была, может быть, не ниже, но во всяком случае и не настолько выше того, что писалось другими философами того времени, чтобы оставить по себе заметный след в истории философии. Для нашего времени все эти колебания между Аристотелем, Платоном и Фомой Аквинатом с тщетными попытками смело выйти из заколдованного круга не имеют уже ровно никакого значения. Напротив того, религиозно-нравственные сочинения Савонаролы, вполне рисующие этого человека, не отделявшего слова от дела, были крайне интересны и подкупали сердца. “Смирение и христианская любовь, – писал он, – это две добродетели, составляющие два крайние конца духовного здания. Смирение есть основание, на котором зиждется вся постройка, а христианская, любовь заканчивает и венчает ее. Потому верующий должен смиряться перед Богом и сознавать, что он сам по себе не может делать доброе и что без помощи Божией его дела были бы одними грехами. Недостаточно, чтобы в этой истине был убежден один разум, она должна быть в то же время глубоким сознанием души. Воля человека свободна. Потому человек должен всею силою стараться истребить в себе гордость и приготовиться принять благодать; для этого внешние дела не только полезны, но и необходимы. Итак, да смирится верующий перед высшими и равными ему, да смирится он также и перед низшими. Если же он, достигнув этого, будет думать, что он сделал нечто великое, то его внешнее смирение явится только ко вреду внутреннего и потеряет всякую цену. Пусть же он будет твердо убежден в своем ничтожестве”.
Вообще Савонарола, как человек великой искренности, не допускал лицемерия и понимал, что это худший из грехов. К правде, как говорит он сам, он стремился всегда изо всех своих сил и неустанно желал приобщить к ней людей; ложь, которую он ненавидел, вызывала его всегда на борьбу. Чем больше труда требовало это дело, тем больше росло желание послужить ему, хотя бы поплатившись за это жизнью. Правдивость он считает не законной, а нравственной обязанностью, “это долг чести человека относительно подобных ему людей. Высказывать правду – значит исполнять долг справедливости”.
Конечною целью человека Савонарола считает блаженство. “Но только Бог блажен сам по себе; человеку для этого нужно сделать много усилий; они состоят в добрых делах, которые называются заслугами, так как блаженство есть награда за добродетельные действия”. Он считает могучим рычагом любовь, “потому что любовь делает все, движет всем, пересиливает и побеждает все. Ничто не создается без любви. А так как христианская любовь есть величайшая среди других родов любви, то она и создает великое и чудесное. Она исполняет легко и кротко весь божественный закон, так как она есть мерило и путеводная нить для всех мер и законов. Каждый отдельный закон есть мерка и правило для известного, определенного действия и ни для какого другого: не такова христианская любовь, так как она мерило и путеводная нить для всех человеческих поступков.
Савонарола подкрепляет свои мысли целым рядом выхваченных из жизни примеров. “Вот врач, с любовью и самоотречением приступающий к ложу больного: если он хорошо и с любовью исследовал и познал все – никто не может сделать более чем он. Ты увидишь, как любовь поможет ему и даст должную мерку и закон для всех правил и законов медицины. Он подвергнет себя тысячам усилий, не обращая внимания на труд; он расспросит все, пропишет лекарство и проследит сам за его действием; он не отступит от постели больного. Если он бежит за наживой – его мало заботит больной, и сама наука изменяет ему. Взгляни сюда, что может сделать любовь. Посмотри на мать и ее дитя. Кто вдруг научил эту молодую женщину, не имевшую прежде детей, воспитывать дитя? Любовь. Какие труды выносит она днем и ночью, ухаживая за ним, и как все кажется ей легко! Какая этому причина? Любовь. Как милует и целует она свое дитя; сколько ласковых и нежных слов находит она для него. Кто научил ее этому? Любовь. Взгляните на Иисуса Христа, который сделался ради нас беспомощным ребенком, и во всем, – в перенесении голода, жажды, холода, жара и недугов, – сравнялся с детьми человека. Что побудило Его к этому? Любовь. Он имел общение то с праведниками, то мытарями и вел такую жизнь, что все, мужчины и женщины, малые и большие, богатые и бедные, каждый по-своему и в своем роде могут подражать ему и этим достигнуть блаженства. И что же заставило его вести такую простую, такую бедную жизнь? Без сомнения, любовь. Любовь привязала его к столбу, любовь привела ко кресту, любовь воскресила из мертвых...”
“Мы всегда можем вообще делать добрые дела, так как нам дана свободная воля. Если что нас отличает от животных, так это свободная веля. Наша воля не может быть пагубным образом направляема ни звездами, ни нашими страстями, ни даже самим Богом. Творец поддерживает, а не разрушает; Он направляет все создания и все вещи по законам их природы. Наша воля по своему существу и по своей природе свободна; она есть сама свобода. Значит, Бог не может ее вести иначе, как в полной свободе, если Он не желает ее разрушить”.
Почти все, что высказал Савонарола по части нравственно-религиозных взглядов, шло вразрез с тогдашними понятиями, господствовавшими во Флоренции. Недаром же он с горькой иронией говорил о флорентийцах: “Священное писание перед этим полным ума образованием, конечно, детски наивно; вера является не более как делом монахов и чувствительных женщин; оскверняя все невинное и святое, вы и Пресвятую Мадонну рисуете в образе модницы”. Ввиду падения нравов, веры, церкви, он, с одной стороны, уже не мог провести дня без проповеди, а проповедовать для него равнялось теперь призыву к преобразованиям, к покаянию, к обновлению, и рядом с этим шли угрозы, что мир должен рушиться, если не обновятся люди. Его слушали с возрастающим вниманием, с тревогой, с рыданиями. Начинало твориться нечто новое для ликующей Флоренции. Церковь Сан-Марко была уже мала для желающих слушать Савонаролу, и в пост 1491 года его проповедь раздалась в соборной церкви Санта-Мария дель Фиоре.
Правителю Флоренции, Лоренцо Медичи, были не по вкусу пророчества Савонаролы о предстоящих несчастиях, которыми он потрясал умы. Однажды его посетили пятеро знатных флорентийских граждан и осторожно заметили ему, что он должен быть умереннее в своих речах, так как они могут причинить неприятности государству и монастырю.
– Вы пришли не сами по себе! – горячо перебил их Савонарола. – Вас прислал Лоренцо. Скажите же ему, чтобы он приготовился к покаянию за свои грехи, так как Бог не щадит никого и не боится князей земли... Я не боюсь высылки из Флоренции, – продолжал Савонарола в ответ на предостережение о возможности такой высылки, – так как ваш город чечевичное зерно в сравнении с землей. Но хотя я здесь пришелец, а Лоренцо флорентийский гражданин, – покинуть первым этот город придется не мне, а ему.
И он с увлечением высказал свои взгляды на общественные дела перед гражданами, которых удивило серьезное знание и тонкое понимание Савонаролой политических событий. Тут же он прибавил, что и папа, и Лоренцо, и неаполитанский король стоят одной ногой в могиле. Их смерть должна быть началом чреватого событиями времени.
В церкви продолжалась по-прежнему грозная проповедь. Савонарола клеймил высшее духовенство и светских правителей, признавая, что именно они-то и являются развратителями итальянского народа. Они должны были служить примером для низших, а между тем сами были предателями, убийцами и развратниками. Лоренцо Медичи, несмотря на весь свой ум, несмотря на покровительство наукам и искусствам, был одним из таких правителей, и Савонарола видел в нем общественного врага, с которым никогда не могла примириться его душа. Лоренцо, тревожно прислушиваясь к речам сурового обличителя пороков, попробовал милостями задобрить Савонаролу и дозволил монахам выбрать последнего в приоры монастыря. Обыкновенно в этих случаях приоры ходили благодарить Лоренцо. Савонарола не пошел и сказал: