Джоконда и паяц
Шрифт:
– Что мы ищем, Рома? – жалобно спросил художник, вытягивая шею, но не осмеливаясь приблизиться.
– Черта с рогами!
Покончив с бесполезными поисками того-не-знаю-чего, Лавров в раздражении плюхнулся на стул. Отовсюду на него с холстов и бумажных эскизов смотрели молодые красивые женщины – брюнетки, блондинки и рыжие, одетые и обнаженные, с затаенными улыбками на устах. Артынов мастерски изображал чувственный, полуприкрытый ресницами взгляд, который, казалось, неотрывно сопровождал зрителя, куда бы тот ни перемещался.
– Они
– Не многие живописцы обладают даром передать на картине живой взгляд. Но Семе это всегда удавалось. Единственное, что оживало под его кистью, были глаза.
Лавров встал и принялся более внимательно изучать написанные акварелью и маслом женские лица. Некоторые из них повторялись в разных ракурсах, в разной цветовой гамме.
– Ты можешь отличить его прежние работы от нынешних? – обратился он к Рафику.
– Легко, – откликнулся тот и подошел поближе. – Раньше мазок Артынова был робким и слишком аккуратным, краски усердно подбирались и смешивались, но не производили должного эффекта. Сравни! Вот и вот…
Он указал на повторяющееся лицо юной красавицы с тонкими чертами и копной смоляных волос. Лавров одобрительно хмыкнул. Девушка выглядела потрясающе, хотя и бледновато.
– При этом Сема как бы подражал Врубелю, – добавил художник. – С таким-то вялым мазком! В общем, полный аут. Манера Боттичелли ему больше подходит.
Бывший опер ткнул пальцем в чернявую красотку.
– Артынов влюблен в эту натурщицу?
– Был влюблен, – кивнул Рафик. – Он много и увлеченно писал ее, но шедевра, который остался бы в веках, как видишь, создать не удалось. Потом они расстались.
– Девушка жива?
– По крайней мере я не слышал о ее смерти. Ее зовут Эмилия Ложникова.
– Значит, не все, кто позирует Артынову, обречены на гибель? – поддел художника Лавров.
– Во-первых, тенденция уже наметилась, – возразил тот. – Во-вторых, в ту пору Сема еще…
– …не якшался с сатаной? – улыбнулся товарищ.
Рафик насупился и замолчал.
– Ладно, извини.
– Сам сравни, как он писал тогда и сейчас! – горячился Грачев. – Контраст разительный. Неужели не видно?
– Я не эксперт в живописи. Что произошло после их разрыва?
– Эми вышла замуж, Артынов спустя пару лет тоже женился.
– В отместку?
– Нет. Просто ему понадобился кто-то, на кого можно опереться, поделиться болью. Кроме того, выживать вдвоем было легче. Жена Артынова работала декоратором в театре, получала неплохую зарплату. Они сняли квартиру, некоторое время были счастливы.
– Значит, Артынов женат?
– Разведен. Два творческих человека редко находят взаимопонимание.
– Я думал, наоборот, – искренне удивился Лавров.
– В богемных кругах прочные семейные узы скорее исключение, чем правило. Искусство – особый мир, и каждый ищет
– Как давно?
– Около двух лет назад. Расстались лютыми врагами. Сема до сих пор слышать о Свете не может без содрогания. Они растоптали самолюбие друг друга, а такое не прощается.
– Н-да…
Лавров решил проверить свою интуицию, ища среди женских лиц на стенах образ Светланы Артыновой, но сдался и попросил помощи у Рафика.
– Сема жену не писал, – ответил тот.
– Почему?
Бывший одноклассник пожал узкими плечиками.
– У каждого мастера свои причуды. Дуновение Музы легко спугнуть, она ревнива, как любящая женщина.
– К другим натурщицам Муза не ревнует? – усмехнулся Лавров. – Только к женам?
– Может, Светлана сама не хотела позировать. Чужая семья – потемки.
Лавров не понимал до конца, зачем задает все эти вопросы. Он действовал по наитию, как действовал бы на его месте любой толковый сыщик. Чутье выше логики. Это понимание приходит не сразу. К Роману оно пришло после нескольких необычных расследований, проведенных совместно с Глорией. Ее подход в корне отличался от того, к чему привык бывший опер.
Он еще раз обошел мастерскую Артынова, вглядываясь в лица женщин и пытаясь ощутить атмосферу, которая здесь царила.
– А где эскизы или наброски, сделанные с погибшей модели?
– Ты тоже заметил? – оживился Рафик. – Сема их уничтожил. Все! Образ Ольги остался в единственном экземпляре, на полотне «Рождение московской Венеры». В название, данное картине Боттичелли, Сема вставил дополнительное слово.
– Странно…
– Вот и я говорю, он снюхался с дьяволом, – опасливо озираясь, прошептал художник. – Как пить дать!
– Чудесная привычка – все валить на нечистого. Чуть что не так, виноваты черти.
– Ты мне не веришь, – обиженно покачал головой Рафик. – Я так и думал. Пусть я выдумщик и злобный завистник! Пусть. Но жизнь Алины мне дороже своей репутации. Я хочу, чтобы ты разобрался…
– В чем, старик? – перебил Лавров. – Охота на ведьм – не мое амплуа.
– Я тебя умоляю, не оставляй этого дела, – взмолился Рафик. – Хочешь, я на колени встану?
Он быстро опустился на пол и крепко обхватил ноги бывшего одноклассника. Лавров такой прыти от Рафика не ожидал. Он опешил, глядя на рыжую всклокоченную макушку школьного товарища.